Первое, что он заметил, это то, что два человека, спустившиеся к нему с возвышения у алтаря, были ему незнакомы, и лишь потом он сообразил, что ни один из пасынков не двинулся: каждый стоял как вкопанный. Холод обдал его, подобно гонимой ветром волне, и покатил к казармам. Бледное небо затянули облака, шелковистый сумрак поглотил день. Собирались черные тучи, над алтарем Вашанки высоко в черном небе появились две светящихся красных луны, как если бы огромный кот сидел ночью в засаде высоко наверху. Наблюдая за двумя движущимися фигурами (идущими мимо неподвижных солдат, которые даже не знали, что стоят сейчас в темноте), окруженными бледным нимбом, освещавшим их путь, тогда как колдовской холод возвещал об их приближении, Темпус тихо выругался. Его рука потянулась к бедру, где сегодня было не оружие, а только завязанная узлом веревка. Следя за незнакомцами, он ждал, закинув руки за ограду. Красные огни, светящиеся над алтарем Вашанки, замигали. Земля содрогнулась, камни алтаря посыпались на землю.
«Удивительно, — подумал он. — Очень странно». Он видел между вспышками своих солдат, удивляясь, как далеко распространяется колдовство: были ли они заворожены в своих постелях, или на плацу, или верхом на лошадях, патрулируя город.
— Ну, Вашанка, — проговорил он, — это твой алтарь они разрушили.
Но бог молчал.
Кроме этих двоих, идущих размеренным шагом по земле, изрытой колеями от повозок, никто не двигался. Птицы не пели, насекомые не летали, а пасынки молча стояли как истуканы.
Импозантного человека в толстой меховой мантии его спутник поддерживал за локоть. Темпус пытался вспомнить, где он видел это аскетическое лицо — проникающие в душу глаза были печальны, черты лица тонки и полны энергии под черными посеребренными волосами, — а затем со свистом выдохнул воздух, когда понял, какая сила приближалась к израненной земле Санктуария. Второй, чью гибкую мускулатуру и загорелую кожу подчеркивали покрытая узорами кольчуга и мягкие низкие сапоги, был либо женщиной, либо самым хорошеньким евнухом, какого Темпус когда-либо видел. Кто бы он ни был, он (она) был встревожен, выходя из некоего материального мира под руку с энтелехией владыки грез Ашкелоном.
Когда они подошли к нему, Темпус вежливо кивнул и сказал очень тихо, с нарочитым почтением:
— Салют, Эш. Что несешь ты в это бедное царство?
Гордые губы Ашкелона скривились, кожа вокруг них была очень бледной. За руку его держала цветущая женщина, и на ее фоне он выглядел еще более бледным, но когда он заговорил, его голос зазвучал низким басом;