Снизу, со двора доносился мерный топот тяжелых сандалий: гвардия принца занималась строевой подготовкой. В эти дни даже городской гарнизон маршировал, сверкая оружием, но Лало не знал, делалось ли это для того, чтобы пустить пыль в глаза, или же город действительно готовился к войне. Непрестанный топот сандалий действовал ему на нервы.
Прежние убеждения превратились в иллюзии, а где-то за углом притаилась новая опасность, которую он не мог пока разглядеть. Лало расхаживал взад-вперед вдоль окна, когда стражник ввел четвертого комиссионера.
— Мой лорд Зандерей! — Лало поклонился человеку, с которым говорил на приеме. — Прошу садиться, — указал он на кресло.
— Сожалею, что заставил вас ждать, господин живописец, — ответил тот, усаживаясь в кресло. — Я задержался на складах.
Возникла небольшая проблема с зерновыми, которые следует отложить для войны…
Лало склонился над кистями, чтобы скрыть улыбку. Он прекрасно представлял себе паутину взяток, утаиваний, подмен, обманов и всего прочего, что в Санктуарии могло быть охарактеризовано как «небольшая проблема». И почему они прислали этого бесцветного, похожего на мышь человека разбираться с возникшими недоразумениями? Бросив на интенданта взгляд, Лало осознал, что у Зандерея одно из самых маловыразительных лиц, какие ему только доводилось видеть.
На мой взгляд, причиной тому ежедневная почтительность, — подумал про себя Лало. В человеке не было даже искры индивидуальности. В первый раз за все время работы над картиной художнику захотелось прикоснуться кистью к полотну, зная, что едва он это сделает — и ничто не сможет скрыть от него правды об этом человеке, как бы тот ни ухитрялся.
— Я правильно сижу? Я могу повернуть голову в другую сторону, если надо, скрестить руки.
— Да, скрестите руки, а положение головы и так очень хорошо. Расслабьтесь, мой господин, и подумайте о том, как близко ваше дело к завершению…
Размешав в чаше краску, Лало обмакнул в нее кисть.
— Да, — тихо отозвался Зандерей, — я почти закончил. Еще максимум неделя, и станет ясно, смог ли я справиться с заданием. Конфликт все ближе. — Тонкие губы тронула наилегчайшая улыбка.
Глаза Лало сузились. Макнув кисть в охру, Ладо начал рисовать.
Прошел час, затем еще час. Художник упорно рисовал, потеряв счет времени. Зандерея не было, были свет и тень, цвет, фактура и линия. Важно было правильно уловить все это. Художник приноравливался к изменяющемуся свету и даже разрешил позирующему время от времени двигаться, при этом он не выходил из состояния, в которое погрузили его искусство и заклинание.