Жюль Гри подтолкнул мальчика к входу. Нарцисс потерял терпение.
— Позвольте, — обратился он к управляющему, — вы сейчас говорили о сброде…
— Да, о всяких бродягах!
— Я ни то, ни другое!
— Убирайтесь к чертям! Что вам здесь нужно?
— Не вас, господин Гри! Не будьте так грубы и безжалостны, не мучайте мальчика.
— Да собаками, что ли мне вас вытравить отсюда! — закричал управляющий, — и как вы сюда попали? Убирайтесь, пока я вас не вытолкал. Пошел вон! — прибавил он, обращаясь к плачущему мальчику, — я тебя запру, мальчишка, ты у меня будешь слушаться! Вон в погреб!
— Мама Мариэтта! — жалобно закричал Луи.
Нарцисс стоял у входа, сжав кулаки, с негодованием наблюдая, как жестокий управляющий бил и толкал бледного плакавшего ребенка, как тащил его в погреб, не обращая никакого внимания даже на просьбы старухи-матери, прибежавшей на крик.
Мариэтта делала робкие попытки остановить управляющего, но тот так грозно прикрикнул на нее, что бедная старушка, застыв на месте, молча смотрела, как Жюль Гри столкнул с темной лестницы вниз ее милого мальчика, ее сокровище, а затем запер его в заброшенной темной каморке.
Он бросил ему туда соломы, принес воды и хлеба. Жюль Гри знал, что в погребе водились крысы и мыши, что совсем немного света и воздуха проникает туда только через крошечное решетчатое окошечко над самой землей, что там сырой, гнилой воздух, тем не менее был очень доволен, что заставил ребенка сидеть в этой конуре.
Выйдя из погреба, Жюль Гри пошел к главному входу, чтобы посмотреть, где спутник Луи, но его уже там не было. Жюль Гри решил, что молодой человек ушел своей дорогой.
Наступили, наконец, последние дни великого кардинала.
Власть его в это время еще больше усилилась. Когда-то он, хотя бы изредка, разыгрывал перед королем роль покорного подданного, чтобы склонить его на свою сторону и достичь какой-нибудь своей корыстной цели, теперь же он был полновластным хозяином.
В прежние годы в одиннадцать часов вечера он уже был в постели, в четыре часа утра вставал и аккуратно, каждое утро отправлялся в спальню короля. Стоя на коленях, он излагал ему свои планы, выслушивая иногда возражения, теперь же кардинал сосредоточил всю власть в своих руках и жил по-королевски, что обходилось казне ежегодно более чем в десять миллионов.
Стоило только удивляться его деятельности и удачам в последнее время, когда и здоровье его совсем пошатнулось, и препятствий на его пути было больше прежнего.
До последней минуты он обладал неограниченной властью и даже на смертном одре все еще принимал и выслушивал своих шпионов, подписывал смертные приговоры, заключал в тюрьму.