Обиженный Прозоровским стольник Селиверст Иевлев был остранен от «воинского дела» на Линском Прилуке. На его место воевода назначил солдатского голову Григория Меркурова, приказав ему «корабли и припасы ведать».
Стольник обратился с жалобой в архиерейский приказ, в Холмогоры. Иевлев подробно рассказал о бесчинствах Прозоровского, о том, как воевода, прибыв на Прилук, выбранил Иевлева последними словами, а затем, писал он, «учал меня бить шпагою… и велел он принести батоги и дубье, и не бив, послал меня, Селиверста, за караул безвинно, и за караулом был я, Селиверст, часа четыре». Далее Иевлев упоминал, что «от того бою стал я увечен».
Афанасий долго перечитывал челобитную, размышляя: «Крут, ох и крут князь Алексей Петрович! И несправедлив к тому же. За что было наказывать стольника, который своей распорядительностью спас понизовье от шведа? Неразумно, необъяснимо, — заключил владыка, пряча письмо в резной, с костяной инкрустацией ларец работы холмогорских мастеров. — Сам при войске не был, а царю отписал, будто бы его заботами и радением разбиты свейские корабли. И конечно, о стольнике — ни слова!»
Одному только архиепископу ведомо, как попал к нему список с донесения воеводы царю Петру. Есть у Афанасия глаза и уши на воеводском подворье.
Преосвященный владыка действиями воеводы был недоволен чрезвычайно и поэтому, не мешкая, отправился в Архангельск, чтобы поговорить с Прозоровским с глазу на глаз. Иначе нельзя: придет время — царь обо всем спросит. Слышно, Иевлев уж строчит жалобу в Новгородский приказ, в Москву.
Раннее утро залило розовым теплым светом белокаменные стены Преображенского собора в Холмогорах. Его пять луковичных глав, обитых лемехом — осиновой чешуей, словно парили над избами крестьян, рыбаков, посадских купцов, как напоминание о величии и мощи православной церкви, об утверждении никонианства[11].
Рядом с собором высилась каменная шатровая колокольня. Неподалеку в двухэтажном кирпичном здании с лепными обрамлениями окон и дверей — архиерейские палаты.
Над обрывом, на высоком берегу Курополки, стоял Афанасий, одетый по-дорожному, ожидал, когда внизу, у причала, монахи погрузят в карбас припасы. Скрестив на груди руки, преосвященный любовался видом собора и колокольни. Эти два строения были его детищем. Памятным августовским утром 1685 года, после освящения колокольни, владыка собственноручно размерял место, где быть соборной каменной церкви. Шесть лет прошло в трудах и заботах. Собор был возведен как образец северного зодчества, с резными и лепными украшениями снаружи и росписью на манер древнегреческих фресок внутри.