Шип не двинулся. С удивлением в голосе он произнес:
— А вы умеете стрелять.
— Что вы бросили? — Ее слова звучали жестко. Она поняла, что предмет этот, легкий и круглый, был не чем иным, как кукурузным початком.
— Я ничего не бросал. Должно быть, это крыса. Насмешливая невинность его слов — это уж слишком, а вдобавок еще это его преувеличенное удивление ее ловкостью. Она навела револьвер на место рядом с его ногой.
— Ах да! Я вижу! Тут еще одна!
Было бы лучше, если он остался неподвижным. Она лишь собиралась напугать его, выстрелив в пол рядом с его сапогом в отместку за то, что из-за него сердце ее ушло в пятки. Вместо этого он метнулся от нее и покатился по полу. Пуля попала ему в ногу. Шип шумно выдохнул, хрипя от боли.
Грохот выстрела затих. В темноте слоился режущий глаза голубоватый дым. Лети отбросила одеяло, опустила револьвер и наклонилась к нему:
— Вы ранены?
Он рывком сел и нагнулся над ногой. На подъеме ноги виднелась мокрая красная полоса. Летти потянулась, чтобы разглядеть ее, приподнялась на колени, склонилась вперед.
Он прыгнул молниеносно и без усилий, пружины мышц разжались, как у охотящейся кошки. Летти заметила это и попыталась вскинуть револьвер, но было слишком поздно. Он врезался в нее и отбросил назад. С глухим ударом она упала на пол. Под тяжестью его тела воздух вырвался из ее легких с мучительной болью. Он потянулся к револьверу. В отчаянии она отбросила оружие. Со стуком подпрыгивая на досках, револьвер откатился к дальней стене. Когда Шип вскинул голову, чтобы проследить полет оружия, она обеими руками оттолкнула его. Он откинулся назад, а она извернулась, нанося ему удары, вырываясь, цепляясь за пол в попытке выбраться из-под него и дотянуться до револьвера.
Он поймал ее за талию, схватив, как железный обруч охватывает бочку, и прижал к себе. Летти поднялась в воздух, затем описала головокружительную дугу, он перекатился с ней в руках и бросил ее спиной на кучу кукурузных листьев. Ослепленная потрясением и болью, задыхаясь, зажатая корсетом и его руками, Летти затихла.
Гнев, который руководил Рэнсомом, — гнев в ответ на ее попытку ранить его, на ее уловку и его собственное легковерие, когда он поддался на эту уловку, — улетучился. Вместо гнева в нем вскипело жгучее желание. Кровь ударила ему в голову, а ощущение под собой теплоты ее округлостей стало соблазном, который невозможно преодолеть. Он жаждал вкусить ее уст, как пьяница стремится припасть к бутылке. Это было сумасшествие, но бурная и дождливая ночь проходила, а ее темнота навязывала им близость, которой, казалось, больше никогда не будет.