Сделав безупречный реверанс, она горделиво погнула гостиную, не удосужившись заметить жест королевы, которая пыталась подать ей руку. Госпожа де Ла Флот была и рассержена, и огорчена. То, что король позволил себе слабость увлечься слишком красивым юношей, было объяснимо, хотя попытка Людовика XIII призвать Мари скорее походила на просьбу о помощи, но то, что королева попала в западню, устроенную кардиналом, было уже слишко.
— Король прав, — пробормотала она в ту минту, когда выезжала в карете из ворот дворца. — Королева — женщина неблагодарная, да, неблагодарная. Придется внушить Мари, что надо придерживаться линии поведения предков и прежде всего служить королю! Но сначала попытаться с ним помириться…
Поэтому госпожа де Ла Флот, вернувшись в монастырь, тотчас написала управляющему замке Кретей, дав ему указания насчет ремонта дома, в к тором через месяц она намеревалась провести н сколько недель. И только после этого она отправилась к Сильви.
Она нашла Сильви в большой новой церкви Богоматери ангелов. Сидя в части нефа, отведенной гостям и немногим пансионеркам монастыря, Сильви со слезами на глазах слушала хор визитандинок, которые, расположившись на клиросе за оградой, приглушенно пели Stabat Mater. Сильви была целиком во власти неизгладимых воспоминаний о том времени, когда, как сейчас считала Сильви, она был счастлива. Она любила Франсуа, Франсуа любил королеву, но к ней, Сильви, относился с заботливо нежностью. Теперь Франсуа больше не любит н королеву, ни ее. Он отвернулся от них и увлекся красивой и опасной женщиной. Но если Франсу будет для нее навсегда потерян, то жизнь Сильви тоже потеряет всякий смысл, всякую привлекательность…
Но эти минуты одновременно приносили Сильвии неожиданное облегчение, ибо это были мгновения небесной красоты. Пламя свечей вспыхивало бликами на серебряных крестах, которые монахини носили поверх строгих черных платьев, украшало нежно-золотистым ореолом профили монахинь, обрамленные белой кисеей и черными лентами, ярко освещая белую стайку послушниц.
Сильви не отрываясь смотрела на послушниц. Она понимала, что ей достаточно сказать лишь слово, чтобы занять место среди них. Может быть, когда-нибудь она и решится произнести это слово, вопреки своему желанию. Монастырь ведь тоже был гаванью спасения, а Сильви так устала от изгнаннической жизни! Она даже не имела права вернуться на Бель-Иль в полюбившийся ей дом, потому что, по словам Мари, подручные Лафма высадились на остров, чтобы испортить его чудесный пейзаж. Но самое тягостное заключалось, наверное, в том, что она находится совсем близко от маленького особняка на улице Турнель, где живет Персеваль де Рагенэль, и не может туда пойти! Там ее настоящее пристанище, единственное место, где она хотела бы жить после долгих месяцев, проведенных вдали от Дома, но ей запрещено там показываться, чтобы не подвергать его опасности… Неужели все-таки ей придется принять решение, которого от нее все ждут.. Разве Франсуа не заявил со всей жестокой откровенностью, что, кроме монастыря, не видит для нее другой судьбы? К тому же она, если станет монахиней будет недосягаема для врагов, но ее, по крайней мере, сможет навещать крестный и беседовать с ней без всяких опасений.