Через несколько часов, падая от усталости, но полная надежд, она подходила к Лувье. Было еще очень рано и следовало подождать, пока откроются ворота. Она легла у на сыпи, укрывшись плащом, и заснула. Разбудил ее крик жаворонка.
Прежде чем подойти к мощным воротам города, Катрин инстинктивно взглянула наверх, на самую высокую башню, где развевался стяг. Вздох облегчения вырвался из ее груди. Над остроконечной крышей толстой башни трепетала на ветру черная орифламма с серебряной виноградной лозой, а солдаты, стоявшие у бойниц, не были одеты в зеленые колеты английских пехотинцев. Значит, Ла Гир по-прежнему удерживал Лувье в своих руках. Обрадованная Катрин, подобрав юбку, ринулась под темные своды ворот, оттолкнув лучника, который проворчал что-то ей вслед, но затем широко улыбнулся и не стал преследовать. Она сломя голову полетела по узкой улочке с приземистыми домами. В самом конце слева стоял старинный мрачный особняк тамплиеров, где размещался нынешний властитель города.
Катрин ворвалась во двор столь стремительно, что караульные не успели скрестить перед ней свои алебарды.
— Эй! Женщина! Стой! Иди сюда, слышишь! Но Катрин ничего не слышала. Она оказалась во дворе как раз в тот момент, когда Ла Гир, тяжело ступая, направлялся к лошади, которую поил конюх. Капитан был явно не в духе. На ходу он подгибал то одну, то другую ногу, чтобы удостовериться, надежно ли укреплены наколенники и набедренники. Катрин бросилась к нему с радостным восклицанием и, налетев на него с разбега, едва не опрокинула на землю. Кровь бросилась Ла Гиру в голову: он не узнал ее и одним движением руки оттолкнул от себя, так что Катрин растянулась в пыли.
— Разрази чума проклятых шлюх! С ума ты сошла, девка? Эй, молодцы мои, вышвырните отсюда эту дрянь!
Сидя на земле, Катрин безудержно хохотала, радуясь, что встретилась наконец со вспыльчивым капитаном.
— Плохо же вы принимаете своих друзей, мессир де Виньоль. Или вы меня не узнаете?
При звуках этого голоса Ла Гир, уже занесший ногу, чтобы сесть на коня, обернулся и посмотрел на нее. На его покрытом шрамами лице появилось изумленное, недоверчивое выражение.
— Вы? Вы здесь? Вы живы? А Жанна? А Монсальви?
Он бросился к ней, подхватил и начал трясти, словно сливовое дерево, покрытое спелыми плодами. Его распирали гнев и радость. Гнев был привычным состоянием Ла Гира. Двадцать четыре часа в сутки он задыхался от бешенства, трепетал от ярости, метал громы и молнии. Его рык заглушал грохот пушек, от его проклятий сотрясались стены. Он был подобен урагану, в нем клокотала свирепая сила, но те, кто любил его, знали, что у грозного Ла Гира нежная чистая душа ребенка. Сейчас он был в бешенстве, оттого что Катрин не отвечала на его вопросы. А она почти лишилась чувств, сраженная словами капитана: «А Монсальви?» Стало быть, Ла Гир тоже не знал, где Арно… Волна горечи поднималась к сердцу Катрин, душила ее, не давая вымолвить ни звука. Ла Гир, совершенно выйдя из себя, вопил: