Катрин де Монсальви, уже давно знавшая брата по оружию своего мужа, была прекрасно осведомлена о положении Бастарда, и реверанс, который она ему подарила, удовлетворил бы самого короля.
Тем временем Дюнуа приблизился к ней, наклонился, протянул руку, помогая встать, и запечатлел на ее руке галантный поцелуй:
— Час близится, Катрин, — произнес он так просто, как будто они расстались накануне. — Мы должны идти, если не хотим опоздать.
Так вот кто подведет ее к грозному бретонскому принцу! Радуясь внезапной поддержке, которой она никогда не решилась бы просить, она наградила принца взглядом, полным благодарности.
— Вы оказываете мне такую честь, монсеньор, что я не нахожу слов. Скажите, как вы узнали о моем приезде?
— Так же, как и эти господа, — от Тристана Эрмита. Он, я уверен в этом, повсюду восхваляет вас. Этот человек непреклонно исполняет свой долг, даже если этот долг разрывает ему сердце. Он надежный друг. Что же касается чести, любезный друг, то я давно отношусь к Арно как к брату.
— И все-таки ваша поддержка придает мне силы. И я уверена…
— Не стройте слишком много иллюзий, Катрин. С момента драмы у Бастилии я не раз пытался обжаловать дело Монсальви. Но пока безрезультатно. И поэтому я рассматриваю ваш приезд как дар Небес, ведь ваша красота и обходительность имеют безграничную власть и, может быть, смягчат упрямое сердце нашего командира. А теперь идемте, не надо заставлять его ждать…
Высоко подняв ее руку, которую не отпустил, и упершись кулаком в бедро, как будто собирался танцевать. Бастард повел Катрин на улицу.
— Следуйте за нами, мессиры! — бросил он на ходу.
От гостиницы Орла до отеля Дикобраза, чьи укрепленные ворота выходили на боковую стену бывшего королевского отеля Сен-Поль, путь был недолгий. Надо было только перейти улицу Сент — Антуан.
Погода стояла великолепная. Высокое солнце сияло на чисто вымытом небе и посылало свои лучи на землю. Даже небольшие грязные лужицы, оставшиеся между камней грубых капетингских мостовых, сверкали золотыми блестками. На улице, достаточно широкой в этом месте, отвыкшие от хорошей погоды парижане делали первые робкие шаги, словно выздоравливающие; мелкие торговцы-ремесленники шумно предлагали свой товар, зазывая хозяек купить воду, дрова или горчицу.
Но это было жалкое подобие прежней веселой сутолоки на улице, заполненной спешащими людьми: торговцами в дорогих, подбитых мехом платьях, озабоченными монахами, упрямыми нищими, благородными дамами, осторожно шагающими на своих высоких деревянных туфлях — «котурнах», предохраняющих платья от пыли, или уличные девицы с кокетливыми воротничками. Сегодняшняя улица, жестоко опустошенная столькими годами войны, пыталась ожить и била крыльями, проверяя свои силы.