— Держи! — сказала она. — Вот что дала мне для тебя королева. Возвращайся в Монсальви! Король с королевами и дофином скоро направится к южным странам, чтобы урегулировать вопрос о наследстве графа де Фуа, и…
Она едва заметно помедлила, потом решилась и сказала, четко выговаривая слова, чтобы удар был вернее:
— ..и пресечь бесчинства живодеров… Он содрогнулся, окинув ее черным взглядом. Она ждала его реакции, и он не замедлил ответить.
— Я вызываю у тебя ужас, ведь так?
— Да! Ты вызываешь у меня ужас! — произнесла она четко. — Или, скорее, у меня вызывает ужас человек, который стоит передо мной, так как я отказываюсь поверить, что это действительно ты.
— А кто же другой? Я занимаюсь войной, Катрин, а война такова! Ты не хочешь в это поверить! Я делал только то, что делают все те, кого ты так любишь: Ла Гир, Ксантрай… и другие. Что они делают сейчас в Жизоре, эти двое?
— Они сражаются с Англичанином! Они сражаются с врагом…
— Я тоже! С Англичанином? Где он, по-твоему? На границах королевства? Ничуть: он в десяти лье отсюда, в Монтини-ле-Руа, где, твой герцог Филипп позволил им остаться. В этот самый час сеньор де ля Сюз Рене де Рэ его осаждает.
— Рене де Рэ? Брат…
— Жиля, да, этого чудовища с синей бородой. Но Рене — хороший рыцарь и мой товарищ по оружию, даже если он использует методы, которые тебе не нравятся, как и мои. Что же касается меня, я сражаюсь с Бургундией… так как она и есть злейший из всех наших врагов!
— Врагов, ты говоришь? Но кого? Чего?
— Короля… и Франции! Тебе понравился Аррасский договор, эта унизительная бумажка, обязывающая короля просить прощения у Филиппа и освобождающая герцога даже от вассального долга? Никто из нас с этим не согласен и не согласится никогда. Этого мира мы не хотели. А здесь — Бургундия!
— Бургундия? Да, конечно, но я не видела ни стен, ни военных, ни осадных, метательных орудий! Я видела только убитых стариков, женщин, детей, невооруженных мужчин, которых пытали с целью вырвать у них деньги.
— Война не имеет ни возраста, ни пола. А враг во всем. Убивая тех, кто кормит военных, мы их уничтожаем тоже.
Начиналась ссора, жестокая, питаемая злопамятством и убеждениями. Перед лицом безжалостного феодала, привыкшего презирать почти всех — всех этих крестьян, ремесленников, Катрин почувствовала солидарность с народом, терзаемым, угнетаемым, обескровленным, одной из тех, с кем обошлись не менее грубо.
— Ну что ж! Я не в первый раз вижу войну, раз ты говоришь, что это она и есть. Я знаю, что она ужасна. Но до такой степени! Кто тебя так изменил, Арно? Ты был доблестен, суров, часто безжалостен, но ты не опускался до такой низкой жестокости! Вспомни, кем ты был, кем вы все были, когда следовали за Девой Жанной?