Перед этой возможностью юноши с трудом могли сдержать радость, но Катрин молчала. Она слушала объяснения Ландри, бросила взгляд на чулан, потом вернулась к кровати и обвила руками одну из колонн.
— Я не могу! Я не могу уйти! — запинаясь, проговорила она. — Я хочу остаться с ним до конца. А вы уходите! Беранже в опасности. Когда он уйдет, Дворянчик не сможет меня принудить.
— Ты полагаешь? — спросил сурово Ландри. — Ты говоришь, что хочешь остаться до конца? До конца чего?
— Его жизни…
— Он еще не умер и, может быть, не умрет еще и завтра. Какова, ты думаешь, будет реакция Дворянчика, когда он увидит, что мальчики сбежали? Он подвергнет тебя пытке?.. Ничуть! Этот дьявол пострашнее! Твой муж, несмотря на все его раны, заменит Беранже! Ты чувствуешь себя достаточно сильной, чтобы видеть, как его положат на каминную решетку?
Она не смогла удержать вырвавшийся крик:
— Нет!… И добавила тише:
— ..Он не осмелится. Это ведь его брат по оружию!
— Несчастная дура! Ты еще ничему не научилась! Перед огромным замком госпожи Эрменгарды человек такого сорта не поколеблется в выборе. Я не уверен, что в этом красавце демоне вообще есть человеческие чувства! Но если ты найдешь в себе смелость подвергнуть риску…
Катрин склонила голову и отпустила колонну. У нее не было сил отвечать, и она отрицательно покачала головой. Она была побеждена. Ландри был прав: ей надо уходить с, остальными, оставив позади себя того, кого она любила, не имея даже возможности узнать, что с ним станет. Не она примет его последний вздох, или в том случае, если Бог окажет не правдоподобную милость, не она встретит его первый взгляд…
Так страшно было ее горе, так тяжело на сердце, что она не могла не поддаться искушению сделать последнее усилие.
— Кто уверит меня в том, что они не убьют его, когда мы уйдем? Я не хочу оставлять его одного, Ландри… я не могу бросить его без защиты на руках этих животных!
— Он будет не один: я остаюсь.
— Ты сошел с ума. Они тебя разорвут.
— Не думаю! Этот юноша, у которого так хорошо подвешен язык, заткнет мне рот и хорошенько меня свяжет с помощью разорванных занавесок. И даже может слегка оглушить, чтобы все выглядело более правдоподобным. Остальное касается меня одного.
Готье и Беранже, торопясь поскорее перейти к делу, снимали занавески, рвали их на длинные полосы и скручивали наподобие веревки.
Довольно быстро монах был основательно связан, в то время как Катрин растерянно смотрела на них, не решаясь помочь им.
Она взяла руку мужа и прижала к груди. Она была горячая, эта рука, но все еще живая, и в ней тяжело билась кровь человека, которого она любила. Она встала на колени, приложила к этой руке свою влажную щеку, потом дрожащие губы. Она знала, что через мгновение его больше не увидит, что не может противиться неумолимому ходу судьбы, что этот взгляд, эта ласка будут последними…