С помощью других женщин, тоже достаточно равнодушных и в глубине души не хотевших спасать бойкую кружевницу, они оторвали кипящую и пылающую Гоберту от ее жертвы. Мари Брю в своей жалости дошла даже до того, что помогла Азалаис подняться.
Вся красная от ударов, в крови, кружевница с рыданиями встала. Ее мокрое платье было выпачкано грязью и разорвано на спине. Но ее жалкий вид не смягчил гнева Гоберты, которую с трудом удерживали, не давая вырваться.
— Пустите меня! — кричала разъяренная женщина. — Я хочу, чтобы эта шлюха ползала на коленях! В грязи, на коленях, вымаливая прощения у нашей госпожи!
Так как повисшие у нее на руках женщины ни в какую не хотели ее выпускать, она прорычала в сторону своего врага которую Мари уводила домой:
— Ты слышишь, дрянь? Ты будешь просить прощения!
— Прощения? За что?
Привлеченный шумом, который наконец перекрыл его величественный. Огюстен появился на пороге своей мастерской, держа в одной руке молоток, а в другой — деревянный гвоздь. Он почти натолкнулся на свою приемную дочь, мокрую, грязную и изрядно потрепанную.
Да так, ничего. — попыталась объяснить Мари — она побеседовала с Гобертой…
Огюстен отодвинул ее рукой и зашагал к группе женщин. С бешенными глазами, почти вылезающими из орбит, с лицом таким же красным, как и его шерстяной колпак, потрясая деревянным молотком. Его вид не предвещал ничего хорошего. Но это не произвело впечатления на Гоберту.
— Прощения за то, что она осмелилась сказать госпоже Катрин! — прорычала она. — Не стоило об этом говорить, но твоя Азалаис — порядочная стерва! Если бы ты ее почаще охаживал по бокам, она не была бы такой ядовитой — Что такое? Что она, интересно, осмелилась сказать!» Осмелишься» ли ты передать мне это?
— Я бы постыдилась…
Огюстен подошел поближе. А так как его голая рука крепко сжимала молоток, женщины, державшие Гоберту как по команде отпрянули, боязливо взвизгнули, уверенные что он сейчас обрушится на них.
Катрин также отпустила Гоберту, но только для того, чтобы броситься между нею и разъяренным плотником.
— Довольно! — сказала она сухо. — Теперь моя очередь говорить, а ваша — слушать, одного и другого. Засуньте молоток за пояс, Огюстен, а вы, Гоберта, успокойтесь!
Перед молодой женщиной плотник остановился, бросил на нее взгляд исподлобья и неохотно стащил колпак.
— Я имею право знать, что сделала моя дочь, — проворчал он.
— Идет! — согласилась Гоберта, к которой возвращалось ее добродушие по мере того, как она успокаивалась. — Что касается того, что с ней приключилось: я ей дала хорошую взбучку, которую от тебя она никогда не получала! И готова начать снова, если только ты не сделаешь это сам. Она сказала, что ты неплохо заработаешь на гробах для всех тех, кто даст себя убить за госпожу Катрин. Ты с этим согласен?