Но они уже были внизу. Аббат поднял фонарь и медленно стал поворачиваться, освещая помещение.
— Смотрите, — сказал он просто.
Оглядевшись вокруг, она вскрикнула от удивления.
Они находились в склепе, по-видимому, высеченном в скале. Грубо обработанный камень отбрасывал сиреневые и пурпурные отсветы, которые выдавали аметистовые залежи, и представляли собой обрамление для закругленного хода часовни, упирающейся в круглую арку с двумя полукруглыми столбами.
Там открывались фрески, менее поврежденные, чем на лестнице, наивно воспроизводящие четырех евангелистов в окружении ангелов с заостренными крыльями. Но самым странным был фон часовни: ангелы и святые поднимались к удивительному золотому солнцу, чьи прямые лучи, казалось, пробиваются из рассыпанных повсюду в скалах аквамаринах, перидотах, розового кварца, аметистов, топазов и цитринов, — всех тех камней, которыми так богаты недра старой Оверни. Все это мягко светилось в темноте, разбуженное огнем фонаря. В центре же солнца зияла пустота, затянутая густым слоем пыли. Перед этой нишей находился базальтовый столб, испещренный оливинами, что-то вроде варварского алтаря, на котором еще видны были черные подтеки от зажигаемых когда-то свечей.
От этой пустоты, от этого алтаря, на мгновение вырванного из гробовой ночи робким светом фонаря, исходила такая грусть, такая давящая атмосфера покинутости, что Катрин вздрогнула.
— Какое странное место! Почему я никогда не слышала об этой часовне?
— Потому что никто, кроме меня, то есть последнего аббата Монсальви, не мог этого сделать. Никто, даже ваш супруг, не знает об этой часовне. Это тайна Монсальви, тайный смысл его существования, его потерянной души.
Вы видите эту пустоту? В центре этого солнца, к которому сводится весь мир, нет ничего… уже около ста лет. Но осталась легенда, и эта легенда жива… Все думают, что это только легенда, и улыбаются, но в глубине души люди верят, что есть здесь доля правды, но не признаются в этом и никогда об этом не говорят. Они верят в секрет, затерянный во мраке времен, робко, смущенно надеются, что «Он» зарыт где-нибудь, в каком-нибудь гроте, на дне какой-нибудь пропасти. Если бы они знали, что «Его»у нас давно вырвали и что нам осталось только это покинутое святилище, они были бы разочарованы. Вот почему аббаты Монсальви если и передают этот секрет один другому на смертном одре, то больше не открывают его никому.
— Почему же вы открываете его мне? На губах аббата появилась улыбка, выразившая всю степень нежности и уважения, которые он к ней испытывал, — Возможно, потому, что вы не из этих мест, а может быть, еще и потому, что ваша душа слишком возвышенна и благородна, чтобы вы смогли раскрыть тайну о пропавшем сокровище, самом ценном и необычном. Это не помешает вам идти своим путем с высоко поднятой головой… Я считал, что ваш путь должен начаться отсюда…