— Конечно. Я принимаю по средам, но и в другие дни обычно после семи часов вечера бываю дома.
— Воспользуюсь вашим приглашением. И, быть может, когда-нибудь удостоюсь чести запечатлеть на полотне и ваше лицо…
— О господи, какой вы ненасытный! И в какой же роли вы собираетесь меня изобразить? Пленницей, королевской фавориткой?
— Нет. Это амплуа скорее подойдет вашей светловолосой подруге. Не знаю почему, ваше лицо вызывает у меня ассоциации с независимостью, свободой…
Художник опять церемонно раскланялся и наконец удалился. Обе подруги слушали звук его шагов по плитам в прихожей. Потом стало тихо.
— Какое счастье, что мы познакомились! — вздохнула Фелисия. — У него удивительные картины, они словно пронизаны всесокрушающей силой страсти. Их так часто критикуют… А мне по душе! И сам он под стать картинам, странный какой-то.
— А каково его происхождение? — спросила Гортензия. — Он очень похож на восточного принца.
— Восточного? Нет. Но насчет королевской крови вы не ошиблись: он незаконный сын старика Талейрана и одной красавицы из большой семьи королевского столяра. Удивительная смесь, не правда ли?
— Это вам и нравится? — улыбнулась Гортензия. — Держу пари, вы будете очень рады, если он снова придет!
— Бог мой, конечно же! Раз уж так повезло и мы встретили гения, грешно было бы закрывать перед ним дверь.
— Особенно если этот гений видит в вас олицетворение свободы! — лукаво улыбнулась Гортензия.
На этом беседа их закончилась: вернулась Ливия, посланная хозяйкой на разведку на улицу Лепелетье, в банк Гранье. Одетая зажиточной матроной, с напудренными до белизны волосами, камеристка графини Морозини полностью преобразилась. Но вести у нее оказались недобрые: двое из бывших администраторов, которых помнила Гортензия, Дидло и Жироде, отошли в мир иной. Третий, господин де Дюрвиль, вышел в отставку и уехал в Нормандию.
— А господин Верне? — обеспокоенно спросила Гортензия. — Удалось узнать, что с ним стало?
— Да, госпожа графиня. Это моя единственная хорошая новость: удалось достать его адрес.
И она протянула Гортензии листок, на котором чьим-то нечетким почерком было начертано несколько слов.
— Благодарю вас, — сказала графиня. — Это очень важно. Сегодня же поеду туда.
Узкая и прямая улица Гарансьер с аристократическими особняками и несколькими зажиточными мещанскими домами тянулась от Сен-Сюльпис к Люксембургскому саду. Хоть на ней и располагалась мэрия одиннадцатого округа, она была тихая и спокойная, с хорошей, не разбитой мостовой, так как большого движения здесь не было. Улица проходила в самом центре христианского квартала, рядом свозвышающейся громадой церкви с круглыми башнями, крышами семинарий в двух шагах от Сен-Жермен-де-Пре и тремя церквами холма Св. Женевьевы, и злые языки поговаривали, что аромат ладана и святой воды перебивал здесь запах конского навоза.