Жосс Роллар придержал коня и протянул руку.
— Вот и Бургос! — сказал он. — И ночь близится. Ну что, остановимся?
Нахмурив брови, Катрин изучала распластавшийся у ее ног город. После бесконечного пустынного неуютного и обледенелого плато, выметенного ветрами, после огромных пространств линяло-желтого цвета столица кастильских королей ее разочаровала. Большой серо-желтый город, огороженный крепостными стенами того же цвета, над которыми угрожающе возвышался замок-крепость. Ничего примечательного… А, однако, не совсем так: какая-то гигантская постройка, вся в гирляндах лесов, выглядевших кружевом, вся в резьбе, как драгоценное украшение, в сумрачном вечернем свете казавшаяся янтарной, рыжей, будто наседка, прятала под себя город. Это был собор. У подножия крепостных стен, под двойным стрельчатым сводом моста, река медленно несла свои грязные воды. Все это создавало мрачное впечатление, было холодно и сыро. Катрин поглубже запахнулась в тяжелый плащ, удобный для верховой езды, пожала плечами и вздохнула:
— Нужно же где-то остановиться. Едем. В молчании оба всадника поехали дальше, спустились по отлогому склону холма, добрались до места, в конце которого между двумя круглыми зубчатыми башнями открывались ворота Санта Мария. В этот рыночный день по мосту было столпотворение: крестьяне с лицами кирпичного цвета, заросшими черными бородами, с толстыми щеками и низкими лбами, одетые в козий и овечий мех; женщины в шерстяных красных или серых платьях, многие из них несли на покрытых шалью головах глиняные кувшины или ивовые корзины; нищие в лохмотьях; босоногие дети с горящими глазами… Над толпой возвышались всадники, ослы, мулы, грубые телеги и повозки, среди которых иногда попадался благородный посыльный какого-нибудь идальго.
Катрин со своим спутником смело влились в эту толпу и пустили лошадей шагом. Живописное мельтешение крикливой и пестрой массы не привлекло внимания Катрин, ее не заинтересовали и те женщины, которые, стоя на коленях у берега реки, занимались стиркой. Оттуда слышались громкие крики и плеск воды. Они мыли привезенную с высокого плато овечью шерсть, полоская ее в желтой воде Арлансона… Со времени своего бегства глубокой ночью из богадельни в Ронсевале молодая женщина не интересовалась дорогой, по которой проезжала, ее занимало только количество лье, которое все еще отделяло, ее от Гранады. Ей хотелось, чтобы у ее лошади выросли крылья, чтобы она стала стальной, как и она сама, Катрин, и чтобы не возникало надобности в остановках. Но как-никак, а ей приходилось считаться с усталостью лошади, с изнеможением своего тела, хотя каждый истекший час простоя казался ей нестерпимой пыткой.