Корбетт смотрел на нее, не отрываясь; его живые серые глаза были прозрачны, как хрусталь.
— Мне нужна только твоя любовь… никогда не отнимай ее у меня.
— Она отдана тебе навсегда.
Их губы снова встретились, и ей показалось, что она растворилась в нем целиком. Губами, языком он вбирал ее в себя с таким неукротимым пылом, который граничил с болью, и она шла ему навстречу столь же безоглядно и целеустремленно. Если бы было можно, она прямо здесь, на пыльной дороге, показала ему, как она счастлива от его возвращения и как сильна ее любовь к нему.
Но сам Корбетт, застонав от муки, разорвал их страстные объятия.
— Бог мой, как я тосковал по тебе, — проговорил он. — Я люблю тебя, Лилли. Я люблю тебя так сильно, что… — Тут он судорожно вздохнул и улыбнулся. — К сожалению, мои люди уже недалеко отсюда.
Лиллиана залилась счастливым смехом:
— Да, нам надо бы вести себя более благоразумно. Кроме того, тут поблизости Дэйн и Элиза. Они оба спят у ручья. И, конечно, Магда с Фергой, и Томас…
Она вскрикнула, когда он подхватил ее на руки и закружил.
— Тебе не удастся долго заговаривать мне зубы, женушка.
— А я и не собираюсь, — шепнула она.
Снова застонав, он поставил ее на землю, но не убрал руки, обвивавшей ее талию, и они направились к ручью. Стебли ячменя расступались перед ними и снова смыкались у них за спиной. Вдалеке блестели в лучах солнца стены Оррик-Касла.
Рука об руку шли они через поле, и Лиллиана вдруг подумала, что целый год прошел с того дня, когда она вернулась домой из Бергрэмского аббатства. Тогда Туллия умолила ее приехать, а потом явился высокий рыцарь, отмеченный шрамами от старых ран, и потребовал признания своих прав на ее руку. Это был год борьбы, печали и даже ужаса, и все-таки он принес в долину Уиндермир-Фолд мир и благополучие, о которых так мечтал ее отец.
А она обрела любовь. Со вздохом умиротворения она склонила голову на его сильное плечо и почувствовала, что его рука крепче обняла ее талию. Она была дома.