Тина, повернувшись, открыла глаза и почти сразу в изумлении села: постель Терезы была заправлена, и сестры не было в комнате. Который же час? Тина на миг ощутила состояние, какое бывает, когда, порою, проснувшись после дневного сна, думаешь, что пришло утро: чувство странного несовпадения времени и пространства.
На покрывале что-то белело. Листок бумаги, который Тина не сразу решилась взять. На нем крупным почерком было написано: «Дорогие мама и Тина, я уезжаю. Придет время, когда вы поймете, что я поступила правильно. Простите меня и не плачьте! Тереза».
Тина вихрем — как была, в ночной сорочке, — выбежала в соседнюю комнату, а оттуда — на кухню.
— Мама! Тереза уехала!
И, резко вытянув руку, протянула записку.
Лицо Дарлин сначала стало серым, потом на нем запылал неестественно яркий румянец — совсем как в тот ужасный день, разрубивший ее жизнь на два куска, навеки определивший границы «до» и «после», — день смерти Барри. Быстро прочитав записку, мать бессильно опустила руки.
— Может, попробовать догнать?! Окно было открыто, наверное, она выбралась через него, пока я спала! — растерянно говорила Тина. — Мама, вдруг мы успеем ее вернуть!
— Вернуть? Бесполезно… — Дарлин подняла глаза на висящие на стене старые часы. — Дилижанс отошел полчаса назад. Да и вообще… насильно ведь не заставишь… Тело человека можно удержать, но душу…
— Но что с ней будет, если она не вернется?!
— Не знаю. — Дарлин стояла с каменным лицом, но внутри все разрывалось на части. Глупая девочка! Ее малышка Тереза! Что это — безрассудство рвущейся в неведомую бездну юности, или нечто большее — таинственный голос крови? Разумом женщина еще не осознала до конца, что Тереза уехала, что Терезы нет, но сердце уже ныло, ныло от боли. Ведь это она, она, Дарлин Хиггинс, выкормила эту девочку своим молоком, с младенчества прижимала ее к груди, а после — воспитывала, переживала за ее невзгоды и — Бог свидетель! — любила, любила, как родную дочь!
— Да как она могла! Ей совсем нас не жалко, мама! — воскликнула Тина.
И Дарлин опять повторила:
— Не знаю…
Женщина винила себя: она же вчера не поверила, что Тереза всерьез решила уехать, потому все так и случилось! Господи, да разве легко отдавать своего ребенка в руки безжалостной судьбы! Конечно, с самого начала помнишь, что когда-нибудь придется это сделать, и все же… как тяжело! Пока дети маленькие, не часто задумываешься о времени разлуки, зная, что они еще долго будут с тобой; но они вырастают, и понимаешь все яснее, чувствуешь: они уйдут своей дорогой; даже если останутся рядом, все равно отдалятся и не будут, как в детстве, в безраздельной доверчивости тянуться к тебе, потому что ты, хотя и любима по-прежнему, уже не являешься для них осью мира, средоточием всех его знаний, доброй волшебницей, способной понять и решить все проблемы. Да, ты это знаешь, но… Смерти тоже все боятся, но кто в нее по-настоящему верит?