Войдя в дверь, вспотевший и разгоряченный, я увидел, что дверь нашей с Энни спальни открыта настежь, замок на ней спилен. Солнечный свет врывался в комнату из окон, и Робин, в белом лифе и коротеньких голубых шортах, стоя на коленях, окунала щетку в ведро с мыльной водой и терла деревянный пол. Испещренные пулевыми отверстиями стена и спинка кровати были тщательно вымыты и влажно блестели. На полу стояла бутыль моющего средства и второе ведро, в котором откисали тряпки; и тряпки, и вода были ржаво-красного цвета.
— Что ты делаешь? — закричал я.
Она обернулась, но ничего не ответила, методично продолжая свое дело. Слышно было, как елозит по дощатому полу щетка. Когда она наклонялась, по ее загорелой спине туда-сюда ходили мышцы.
— Черт подери, Робин. Кто разрешал тебе сюда входить?
— Я не смогла найти ключ, пришлось поработать отверткой. Извини за разгром.
— Убирайся.
Она перестала тереть и села. Колени ее побелели. Тыльной стороной запястья она отерла со лба капельки пота.
— И это твой храм, куда ты каждый день приходишь страдать и каяться? — спросила она.
— А уж это не твоего ума дело.
— Хорошо, я уйду. Ведь ты этого хочешь?
— Я просто хочу, чтобы ты покинула эту комнату.
— Я долго пыталась понять тебя, Седой. Теперь-то я знаю: ты окружил себя чувством вины, точно москитной сеткой. Это как мазохисты: они получают удовольствие только тогда, когда хорошенько их отлупишь. Неужели ты вроде них?
С меня градом лился пот. Я глубоко вздохнул и отер со лба испарину и налипшие пряди волос.
— Прости, что нагрубил тебе. Но прошу, оставь эту комнату.
Вместо ответа она снова окунула щетку в мыльную воду и методично продолжала тереть пол.
— Робин, — позвал я.
Ответа не последовало.
— Это мой дом, Робин.
Я подошел к ней вплотную.
— Я к тебе обращаюсь. Больше никакой самодеятельности.
Она снова уселась на корточки и опустила щетку в ведро.
— Я все, — отозвалась она. — Ты собираешься стоять и скорбеть или все-таки поможешь мне убрать ведра?
— Ты не имела права так поступать. Я знаю, ты хотела как лучше. Тем не менее.
— Ты не должен «использовать» свою жену — хотя бы из уважения к ее памяти. Хочешь напиться — вперед. Хочешь пристрелить кого-нибудь — пожалуйста. Но хотя бы делай это в открытую и не прикрывайся угрызениями совести. Это тупик, Дейв.
Она ухватила ведро двумя руками, чтобы не расплескать, и направилась мимо меня к двери. На кипарисовых досках пола были видны следы ее мокрых босых ног. А я так и остался стоять посреди комнаты, тупо глядя на столбы пыли, поднимавшиеся к потолку в лучах солнца. Внезапно я увидел, что она направляется к пруду.