Теперь о главном. Видишь, Ратибор, эту клавишу, всю в пупырышках? Видишь? Хорошо! Как только тебе нужно будет передать что-то майору Булдакову (ибо с ним ты только и можешь поговорить), сразу же дави на нее. Через некоторое время он ответит. Ты его услышишь. Как только ты захочешь что-то сказать, сразу нажимай клавишу. Сказал, что надо — сразу отпускай. Вот и вся премудрость.
Минут десять мучались с Ратибором, натаскивая его по матчасти, пока он не стал почти профессионально вытаскивать рацию из кармана, и менее профессионально — жать заветную клавишу. Держал он рацию с опаской и все норовил дотронуться нательным крестом. Когда ему это удалось, вздохнул с облегчением, но все равно, поглядывал на нее подозрительно.
Наконец, все были готовы: и транспорт, и эскорт. Ворота КПП открылись, пропуская УАЗик с бронетранспортером. Водитель дороги не знал, но ориентировался по следам, оставленным вчера. В УАЗике, кроме Ратибора, устроился и Булдаков, считавшим своим долгом вернуть селению старейшину. В БТРе было всего трое: Мурашевич, Волков и водитель Довгалев. Вчерашний опыт показал, что газонокосилка вполне может заменить полвзвода автоматчиков. Мурашевич успел вздремнуть. Кавалькада на полном ходу въехала в Бобровку и остановилась у храма. Ратибор неуклюже вывалился из машины, а следом за ним молодцевато выпрыгнул майор. Из люков БТРа на белый свет таращились Мурашевич и Волков. Тотчас из церкви выглянули несколько человек и, холодно взглянув на них, скрылись внутри. Ратибор недоуменно почесал лысину:
— Что это с ними, не пойму?
— Они тебя не узнали, — беспокойно сказал майор.
— Вижу, — сухо сказал старейшина, — бороду то мне, по вашей милости, сбрили, он пнул носком ботинка камешек под ногами и пробормотал какое-то проклятие. Внезапный крик
«Папа!» разорвал зловещую тишину и, вскоре на шее Ратибора болтались две девчушки лет семнадцати, похожие, как две капли воды. Их русые головенки прижались к знакомой отцовской груди, а две пары глаз рассматривали лицо, одновременно такое знакомое и незнакомое. Вздрагивающие плечи отождествляли чувства, которые невозможно подделать.
— Ну полно, полно, дурехи! — грубоватый тон отца нисколько не оттолкнул девчонок. Они крепче прижались к нему.
— Померла их мать два года тому, — пояснил Ратибор, обращаясь к Олегу Палычу, — надорвалась, бедняга.
— Ратибор, да ты ли это?!? — воскликнул подошедший к ним мужчина, заросший бородой как Карл Маркс.
— Родного брата не узнать, Алексий, так ты воистину, упырь! — смеясь, отвечал старейшина, — стоило оголиться, так я уже чужой тут. Тот, кого назвали Алексием, храбро подошел к брату и расцеловал его в обе щеки.