— Кто ты? — спросил Марк. Впрочем, он не был уверен, что незнакомец ему ответит.
Но тот ответил:
— Военный трибун Флакк.
Трибун?
— А трибун — это какому чину соответствует? — робко подал голос Люс.
— Чину полковника.
Откуда он? Неужели из Старой гвардии императора? О гвардейцах рассказывали удивительные вещи. Будто бы они могут появиться в любой точке Колесницы и исполнить волю императора. Только какое дело Старой гвардии до двух рабов барона Фейра? Император и гвардия заняты вопросами куда более значительными.
Навстречу беглецам попадались машины на магнитной подушке: ползли возле самого полотна окутанные синими разрядами тяжелые грузовики, над ними стайками скользили легкие скутеры. На человека в одежде торговца-южанина и двух его спутников никто не обращал внимания.
Трибун сделал пару глотков из фляги и передал ее Марку. Тот хлебнул. Оказалось — довольно терпкий и хмельной напиток. К тому же питательный: чувство голода тут же пропало. А ведь с утра, кроме початка маисоли, Марк ничего не ел.
— Куда мы едем? — спросил Марк.
— В пустынный сектор, — ответил трибун. — То есть на перевал.
Он глянул на голограмму компа, управляющего машиной.
— Почему вы взяли меня с собой? — спросил Марк.
— Я же сказал: ты мне нужен.
— Вам нужен раб?
— Нет. Мне нужен именно ты, Марк. Ты не всегда был рабом. Ты родился свободным. И не здесь…
— Не здесь, — эхом отозвался Марк.
Да, когда-то была другая жизнь на другой планете. Но воспоминания о том времени сохранились весьма смутные. Обрывки, осколки. Яркие картинки, отдельные фразы. Чьи-то лица… До пяти лет он жил вместе матерью на Вер-ри-а. Колониальная планета — сплошная торговая фактория, здесь продавали все, что можно купить в галактике, и даже то, что нельзя купить, тоже предлагали — из-под полы. На всю жизнь Марк запомнил запах Вер-ри-а — аромат пряностей, смешанный с испарениями эршелла, и еще какой-то сильный цветочный запах (груш, яблонь?). Он не знал, что за сады росли на Вер-ри-а, но помнил: в ту последнюю весну на Вер-ри-а деревья были сплошь облиты темно-розовым цветом, а тротуары, площадки для скутеров, плоские крыши домов засыпаны свернувшимися лепестками. Улицы, забитые народом, голограммы вывесок. В память врезалась одна — на ней какая-то женщина с тяжелыми медными волосами поворачивалась, то выгибаясь, то делая сальто, а вокруг нее порхали прозрачные стрекозы. За порханием разноцветных стрекоз Марк мог следить часами. «Что это, мама?» — спрашивал он.
«Реклама новых космических челноков, дорогой».
«Для чего они?»
«На космическом челноке можно улететь с планеты».