Так же ученые относятся ко всему, что связано с невидимым миром, и очень ко многим вполне материальным явлениям – например, к снежному человеку или к хождению с лозой. Еще недавно так же относились к геомагнитным аномалиям – полагалось считать, что их не существует, а всякий ученый просто боялся этим заниматься и даже обсуждать – ведь тогда он оказался бы «чудаком» и не вполне «своим» человеком.
Играть «не по правилам» рискованно в любой среде, а для большинства ученых до сих пор материализм примерно то же самое, что обрядоверие для москалей XVI века, а марксизм – для коммунистической номенклатуры. Ученые попросту боятся нарушать нормы, принятые в их среде, заслужить репутацию опасных чудаков и смутьянов, быть отлученными от общения с коллегами, приглашения в коллективы разработчиков и в редколлегии, на конгрессы и на конференции, то есть от всей профессиональной жизни.
Здесь пора сделать частную, но значимую оговорку, потому что слишком часто науку и нравы ученых «критикуют» те, для кого попросту оказался «зелен виноград», – кто хотел бы, да не смог сделать научную карьеру. Или злая полуграмотная деревенщина, блестяще описанная у Шукшина в «Срезал».
Ну так вот – я уже четвертое поколение в своей семье, которое кормится науками. В 32 года я стал кандидатом исторических наук, а в 39 – доктором философских. Я автор ста пятидесяти печатных работ, в том числе 5 монографий, мои статьи постоянно выходят в таких престижных журналах, как «Российская археология» и «Общественные науки и современность». Я член Санкт-Петербургского Союза ученых, нескольких престижных Советов, а числа общественных академий, в которых состою, попросту точно не знаю – то ли их пять, то ли шесть, то ли даже семь.
Так что уж простите, но это не я «не дотягиваю» – скорее уж «не дотягивают» коллеги, с упорством неудачников сидящие на убогом «материализме» времен Вольтера, Гольбаха и прочей полусумасшедшей братии.
Много лет я был археологом и не раз сталкивался с удивительными явлениями, о которых коллеги категорически отказывались говорить и даже думать.
Я поддерживал отношения со множеством ученых разных направлений, я не раз слышал нечто в духе: «Ну вот тебе, ладно, расскажу, но вообще это же ерунда какая-то получается… Ты если про это говорить будешь, на меня не ссылайся!» В частности, очень интересное сообщение о встрече со снежным человеком я получил от доктора геолого-минералогических наук, который в свое время сильно пострадал от неверия ученого мира в геопатогенные зоны.
В экспедициях я работал с подросткового возраста – начал ездить в 13 лет в экспедицию мамы, Елены Вальтеровны Буровской. И был свидетелем многого, о чем ученые или не говорили, или говорили, поджимая губы и подергивая плечами.