Он машинально взглянул на адреса. Почерк был твердый и угловатый, как будто английский или немецкий. На одном конверте было написано: «Господину Венсану Боскарену, Париж, улица Руссо».
— Хотелось бы мне побывать там, куда рано или поздно придет это письмо, — сказал он с оттенком грусти. — Я не завистлив, но этому письму завидую. Ну, французское послание, отправляйся вместе с моим письмом к жандарму. Что касается другого…
Взглянув на адрес второго письма, он вскрикнул от изумления:
— Гром и молния! .. Нет, уж это слишком… Надеюсь, я не во сне и не в бреду. Пьер, Пьер! ..
Бретонец не слушал, уставившись на горизонт. Вдруг он бросает вверх свою шапку, забывая о знойном тропическом солнце, и начинает выделывать самые забористые коленца, точно итальянец, увлеченный звуками тарантеллы.
— Слушай, матрос! .. Эй, послушай, Пьер! .. Знаешь, кому это письмо? ..
— Ну тебя с твоим письмом! .. Сунь его в ящик! .. Тысяча залпов! Его нынче же вынут оттуда и увезут.
— Ты в своем уме?
— Я-то в своем, а ты смотри не помешайся от радости, мой мальчик.
— Да что случилось?
— Эх, ты. Сразу видно, что ты не лазил по мачте на трехпалубном корабле. Где же тебе заметить!
— Да что заметить?
— Парус, мой мальчик, парус!
— Парус? .. Ты видишь парус?
— Слава Богу, я не стану говорить наобум. Стало быть, парус, если я говорю. Вглядись хорошенько, сам увидишь.
— Да, правда, — отвечал молодой человек, на подвижном лице которого отразилось сильное волнение.
— То-то же! .. Через пять минут покажется и корабль… А! Это шхуна. Бьюсь об заклад, что голландская, с таким же круглым брюхом, как и у любителей пива, что на ней едут.
Гонимый ветром и течением корабль подвигался быстро, искусно огибая коралловые утесы. Скоро на нем был поднят флаг. Пьер сказал правду: судно было голландское. Это было заметно по развернувшемуся трехцветному флагу, с такими же цветами — белым, синим и красным, — как и французский флаг, только расположенными горизонтально.
— Неплохо, — сказал Пьер. — Я очень рад попасть на голландское судно. Голландцы — хорошие моряки и храбрые матросы; с ними можно столковаться.
Шхуна легла в дрейф в двух кабельтовых от берега; от нее проворно отделилась шлюпка и понеслась к островку. Шлюпка не успела причалить, как один из сидевших в ней обратился к вашим приятелям с вопросом на незнакомом языке.
— Черт побери, если мы понимаем эту тарабарщину… А объясниться все-таки нужно. Мы — французы. Не говорит ли кто-нибудь из вас, господа, на нашем языке?
— Я говорю, — отвечал один голландец. — Полагаю, что для вас лучше всего уехать отсюда?