—Как дрожит ваша ручка! Вы боитесь меня, я кажусь вам ужасным. А я нахожу Вас красавицей, и вчера я захотел выразить свое восхищение. Выходит, что я был более любезен и вежлив, чем Вы.
— Как это, месье?
— Как? Я послал Вам после спектакля Эмилия три тысячи франков, чтобы отблагодарить Вас за удовольствие, которое Вы мне доставили. Я думал, что Вы попросите разрешения прийти ко мне, чтобы тоже выразить благодарность, а прекрасная и гордая Эмилия не пришла.
— Но я не осмелилась, я не знала… — робко пробормотала я.
— Это не извиняет Вас; значит, Вы меня боитесь?
— Да.
— И сейчас?
— Еще сильнее.
Консул рассмеялся от всего сердца.
— Как ваше имя?
— Жозефина-Маргарита.
— Имя Жозефина я люблю, но лучше я буду звать Вас Жоржина, ладно. Хотите?
(Это имя осталось за мной в семье императора).
— Вы молчите, дорогая Жоржина.
— Здесь очень яркое освещение, если можно его убавить, мне кажется, я буду чувствовать себя свободнее.
— Пожалуйста, дорогая Жоржина. Он вызвал звонком Рустана.
— Потуши люстру. Этого достаточно?
— Нет, если можно, еще половину этих огромных канделябров.
— Пожалуйста. Ну как теперь, не темно?
— Нет, хорошо.
Казалось, Консул, утомленный чрезмерною почтительностью окружающих, — находил вкус в безыскусственности юной девушки, — это было ему внове.
— Ну, Жоржина, расскажите мне о вашей жизни… Он был так добр, так прост, что мой страх испарился.
— Но я боюсь Вам наскучить. И я плохо рассказываю.
— Это не имеет значения.
Я начала рассказывать о своей коротенькой жизни, в своих невзгодах…
— Дорогая малышка, Вы были бедны, но как теперь? Откуда у Вас эта прекрасная кашемировая шаль, эта кружевная вуаль?
Конечно, он все знал. Я рассказала ему о своих отношениях с князем Сапегой.
— Хорошо, что не лжете; мы будем видеться с Вами, но Вы не будете афишировать наши отношения, обещайте мне это.
Он был так нежен, так деликатен, он не оскорбил моей стыдливости чрезмерной поспешностью и даже, казалось, был рад встретить робкое сопротивление. Боже мой, я не утверждаю, что он был влюблен, но, несомненно, я ему нравилась. Уступит ли он моему детскому капризу? Преодолеет ли желание овладеть мной сегодня же ночью? Но он был так взволнован, так хотел мне понравиться, что внял моей мольбе:
— Не сегодня; Подождите, я вернусь, обещаю вам. Он уступил, этот человек, перед которым все сгибались. Разве это не прелестно? Мы провели так время до пяти утра. С восьми часов вечера — этого было достаточно.
— Я хотела бы уйти.
— Вы устали, дорогая Жоржина? До завтра; ведь Вы придете?
— Непременно, я буду счастлива прийти. Вы так добры, гак милы, что Вас нельзя не любить, и я люблю Вас всем сердцем.