К вечеру она попросила принести ей чашку питательного бульона, разбавленного красным вином, после чего почувствовала себя бодрее и вызвала горничную.
— Попросите г-на Тьера, г-жу Тьер и м-ль Фелиси зайти ко мне.
Когда все почтенное семейство собралось у ее постели, г-жа Дон заговорила:
— Нам не следует дольше оставаться в Париже. Наши противники будут слишком счастливы, демонстрируя нам свою победу. Мы отправимся в большое путешествие по Италии. Вы, Адольф, будучи любителем искусств, сможете посетить музеи, а вы, дети мои, получите возможность расширить свое образование. Затем она отпустила г-жу Тьер и м-ль Фелиси. Когда обе сестры удалились, г-жа Дон, у которой мысль повидать Неаполь и Везувий вызвала жжение в сокровенном месте, принялась ворковать и называть г-на Тьера по имени.
Не говоря ни слова, маленький марселец быстро разделся и прыгнул в кровать, а через несколько мгновений он уже проявлял ту лихорадочную энергию, которая всегда отличала его в подобных обстоятельствах.
Семейство Тьер-Дон провело в Италии четыре приятнейших месяца, затем месяц в Балансе у г-на Талейрана и три недели в Бельгии, заехав по дороге в Лилль, чтобы обнять там г-на Дона.
Нет, конечно, и этот достойный человек приезжал Время от времени в Париж и имел удовольствие заключить в объятия г-на Тьера…
Наконец в начале 1838 года весь квартет вновь собрался в своем доме на площади Сен-Жорж и вступил в бескомпромиссную борьбу с правительством.
Борьбой этой руководила, разумеется, г-жа Дон, которая снова мечтала властвовать над Францией. Намерения ее были так очевидны, что журналисты подвергали ее нападкам, точно какого-нибудь официального политического деятеля. Сам Бальзак писал в «Ревю Паризьен»: «Заговор осуществляется в открытую, при свете дня, а главное — ведется „нянькой“ г-на Тьера. Как я вам уже говорил: dux femina facti… Вы даже не можете себе представить, до какой степени была доведена хитрость упомянутого южанина в соединении с тонким умом этой буржуазки».
Титул «няньки» г-на Тьера очень не понравился г-же Дон, и отныне она воспылала жесточайшей ненавистью к романисту.
Она впала в еще большую ярость, когда узнала, что мать Адольфа, которую слугам было приказано не впускать в отель Сен-Жорж, называла ее «г-жа Плутовка». Доходило, впрочем, немало и других слов, сказанных старой г-жой Тьер. Покинутая, почти без средств к существованию, несчастная старуха жила на каком-то жалком чердаке, в двух шагах от пышного особняка своего сына. Однажды, когда кто-то при ней стал говорить о честности Тьера, она рассмеялась: