Но тут протестанты во всеуслышание заявили, что мадам де Ментенон гадюка не такая уж холодная, как полагают, а если говорить всю правду, то попросту похотливая…
Люди шушукались, что она взяла в любовники одного из своих камердинеров, и рассказывали по этому поводу забавные, но не слишком пристойные история. Послушаем Бюсси-Рабютена, который повествует о них с явным удовольствием:
«Однажды лакей, служивший ей для любовных упражнений, отпросился у нее на два дня в деревню, но то ли он встретился с кем-то из знакомых, то ли хотел набраться побольше сил, он задержался там дольше, чем было условлено. Его не было целую неделю, и мадам де Ментеноп, которая не привыкла к столь долгому воздержанию, написала ему послание и отправила, с ним доверенную девицу».
Однако к этой девице, продолжает Бюсси-Рабютеи, уже давно пристраивался другой воздыхатель прекрасной Франсуазы. Этим воздыхателем был не кто иной, как преподобный отец де Лашез, исповедник Людовика XIV…
Ему удалось выпросить у девицы послание, отрывок из которого мы приводим:
«Возвращайся и не оставляй меня в одиночестве при короле: я люблю тебя в десять раз больше, чем его. II если не. хочешь, чтобы я заболела или умерла, приходи в полночь прямо в мою спальню, я распоряжусь чтобы дверь не закрывали, и ты сможешь войти…»
Прочитав записочку, священник тут же придумал план, как ему занять место лакея. Если верить Бюсси, он тут же написал молодому человеку, сообщая, что отец его тяжело заболел, а сам назначил свидание в полночь фрейлине мадам де Ментенон.
Придя в назначенное время, он обнаружил поджидавшую его сообщницу. Дальнейшее пусть расскажет Бюсси своими собственными словами: «Он разделся, надел ночную рубашку и колпак, которыми пользовался лакей, после чего вошел в спальню, приблизился к постели, осторожно проскользнул под простыню и, ни слова не говоря, пошел на штурм. Хотя она уже заснула, но, почувствовав ласку, пробудилась; полагая, что к ней подвалился знакомый бычок, она сжала его в объятиях с такой страстью, что бедный отец едва не отдал Богу душу, почти задохнувшись в мощных руках своей прелестницы. Игры их были столь сладостными, что им было не до разговоров, и, возможно, так бы прошла вся ночь, но простуженный отец де Лашез вдруг не к месту раскашлялся. Мадам де Ментенон вскрикнула и хотела броситься вон из постели; но он удержал ее, принеся свои извинения…»
«В общем, — продолжает Бюсси, — они пришли к доброму согласию и развлекались до утра, а потом и в другие дни, и так будет продолжаться, пока у них хватит сил; ибо она только для короля была мулом, а для лакея мустангом и для Лашеза кобылицей…»