Однако даже оскорбление не возымело действия на смятенные мысли Джерри.
— И что за муха укусила Джексона? — простонал он. — Что заставило его ополчиться на преступников? Разве он сам не объявлен вне закона? И разве закон не охотится за ним?
— Вот и я этого никак не могу взять в толк, — признался Мэлоун. — Но теперь, когда увидел его лицо и заглянул ему в глаза, до меня, наконец, дошло. Дело в том, что он волк-одиночка. Поэтому выступает и против преступников, и против закона. Балансирует на самой черте — на грани закона и преступления, выступает один против всего мира. Иначе ему просто нечем себя занять. Приятель, я слышал о многих, кто любил вольную жизнь и был неукротимым храбрецом, но никогда еще не встречал такого, как Джексон, да и в прежние времена о таком, как он, никто не слышал. Но если Джо Пузан успеет к доку вовремя — это будет означать конец для Джексона. Тогда твои денежки не плакали, вот тебе мое слово!
Джерри ничего не ответил. Он просто уставился на костер.
В этот момент Пузан бешеным галопом вылетел из-за угла лачуги. Низкий, крепконогий пегий был под ним, а высокая гнедая с сильным крупом скакала следом на веревке. Всадник на мгновение осадил коня возле костра.
— Я совсем забыл о новом мальчишке — Джеке Такере. Он тоже с доком! — крикнул Джо. — Это меняет соотношение: шестеро против троих. Остальных сразу одолеть нельзя, как бы Джексон ни лез из кожи вон! Какой тогда прок от моей гонки?
— Ты дурак, — заорал в нетерпении Непоседа. — Дурак, и уши холодные! Говорю тебе, Джексон — это яд, я испытал эту отраву на себе. Сейчас ты или поскачешь дальше, или останешься здесь навсегда, так как твоя жирная рожа слишком хорошая мишень, чтобы по ней промахнуться. Не я, так другие ее изрешетят пулями. Ведь если ты не спасешь дока, то и он никого из нас больше уже не спасет. Скачи! Лети как черт! Лети, если не хочешь раньше времени попасть в ад, а это то место, где мы вскоре все окажемся, если ты не успеешь догнать Хэймана до Александрии.
Джо Пузан наконец-то был убежден. Обычно требовалось немало времени, чтобы вдолбить ему что-то в голову, но уж если какая-то мысль завладевала его сознанием, то поколебать ее было невозможно. Поэтому сейчас он склонился в седле, пришпорил пегого, вихрем пронесся по вырубке и исчез за деревьями. В таком бешеном темпе он проскакал первую милю или около того, но затем, осознав длительность предстоящего пути и степень выносливости лошади, убавил прыть и перевел пегого в ровный широкий галоп, характерный для скакунов, выращенных на просторах Запада.