— Вижу, вы наконец в своей стихии, миссис Мэлоун.
Его судейский тон раздражал ее больше, чем звук железа по стеклу. Она не отказала себе в удовольствии съязвить:
— Да, в своей стихии.
— Я рад за вас. Не дай бог — вы останетесь без работы и лишитесь вашей «сцены».
— Смею надеяться, этого не произойдет, мистер Рэтлиф. Не волнуйтесь за меня, — ответила она вызывающе.
Он понизил голос:
— Речь идет о вашей жизни, мне волноваться не о чем. — Он посмотрел на нее с явным неодобрением и направился в гостиную к отцу.
Генерал Майкл Рэтлиф сидел в кресле, исполненный достоинства. Энди присела на краешек софы рядом с его креслом. Подошел Джил. Чуть отклонившись назад, Энди дала ему возможность укрепить микрофон за вырезом платья. Краешком глаза она увидела, как Лайон напряженно следит за руками Джила. На лицах оскорбленных деспотов можно увидеть менее зловещее выражение.
— Подправим-ка цвет, — сказал Джеф, ни к кому не обращаясь. — Энди, почему у тебя бледный вид? А где техасское солнце?
— Вчера шел дождь, — рассеянно ответила она, принимая из рук Уоррена косметический набор.
Непроизвольно Энди посмотрела на Лайона, и на долю секунды их взгляды скрестились поверх нагроможденной аппаратуры, превратившей уютную гостиную в телестудию. С трудом переключив внимание на косметичку, Энди принялась накладывать румяна, но зеркало дрожало у нее в руках.
— На лице генерала Рэтлифа солнечные блики, — сказал Джеф.
Уоррен поправил на окне занавеску.
— О'кей, все в порядке. Все прекрасно выглядят. Скажешь, когда будешь готова, Энди. Джил, что звук, как уровень?
— Звук в норме.
— О'кей. Энди?
— Готова. — Она облизнула пересохшие губы.
— Ну, поехали.
Энди запнулась на первых же словах, и им пришлось начинать снова. То, что она делала сотни раз, теперь представлялось невероятно сложным. Всегда естественная, раскрепощенная перед камерой, теперь Энди ужасно нервничала. Ничего удивительного тут нет! Все из-за Лайона. Сидит рядом в комнате, придирчиво оценивает каждое ее слово, каждый жест.
Майкл Рэтлиф оказался отличным собеседником для интервью. Он отвечал пространно, не дожидаясь наводящих вопросов. Энди считала, что, беря интервью, необходимо дать человеку возможность говорить свободно, задавая при этом как можно меньше вопросов. Ведь зрители хотят слушать не ее, а того, кто дает интервью, а репортер своего рода лишь церемониймейстер, который вводит знатного гостя в гостиные телезрителей.
Для первой получасовки Энди ограничилась вопросами только о личной жизни генерала: о детстве, образовании, о начале службы в армии.