Отыскав купальные простыни, они обернули их вокруг себя и вышли из домика. Теперь, если бы кто-нибудь видел, как они среди ночи вдут со стороны бассейна, то мог бы подумать, что им просто пришла в голову блажь искупаться при лунном свете. Все же, стараясь не шуметь, они тихонько поднялись по лестнице к себе на второй этаж.
Около двери своей спальни Энди остановилась, но Лайон увлек ее дальше, к своей комнате.
— Наконец-то, — сказал он, закрыв за ними дверь. — Теперь я могу видеть тебя при свете.
Он подошел к Энди и протянул руку, чтобы высвободить ее из полотенца, в которое она была завернута. Но она остановила его:
— Лайон, подожди. Прошу тебя.
Теперь, когда она поняла, что любит его, ее как никогда беспокоила мысль о том, что он ей не доверяет.
Энди было важно, чтобы он видел в ее желании подчиниться лишь проявление любви, а не корыстные мотивы. Она не захотела верить, что Лайон может думать иначе. Слишком искренней была их страсть, она не могла быть притворной.
— В чем дело? — тихо спросил он.
— Я хочу поговорить с тобой. — Он нахмурился, и Энди поняла, что ее опасения оказались не напрасными. Энди нервно перебирала пальцами бахрому полотенца. — Ты ошибаешься.
— В чем? — Он присел у изножья кровати и прислонился к спинке.
— Ты слышал днем слова Джефа.
— Что ты должна была со мной подружиться, чтобы выкачать информацию?
— Да. Это неправда.
— Лес не просил тебя сделать это?
Она запнулась:
— Просил. Но я не всегда слушаю его. Во всяком случае, не так часто, как раньше, — добавила она главным образом для себя.
Энди глубоко вздохнула и решительно посмотрела ему в глаза.
— Я никогда не торговала своим телом взамен на сенсационную историю. Я слишком уважаю себя, чтобы опуститься до этого. Мои родители учили меня уважению к самой себе и своему телу. Я всегда считала, что плоть не может быть предметом для бартерной сделки. Мне никогда не приходилось прибегать к подобному средству даже в самых безнадежных ситуациях. Мне всегда удавалось уговорить дать интервью.
Я хорошо делаю свою работу, — продолжала Энди. — Да, я честолюбива, но теперь… Ладно, неважно. Что и говорить, мне всегда хотелось вытащить на божий свет какую-нибудь потрясающую историю. Или сделать интервью, которого никому никогда не удавалось сделать. Но я не обладаю таким звериным нюхом на сенсацию, как Лес. И, конечно, я не такая безжалостная, как он. Возможно, это звучит банально, но я всегда придерживаюсь заповеди: «Не судите, да не судимы будете». Насколько мне известно, я никому не причинила вреда. И уж конечно, меня нельзя обвинить в разглашении чужих тайн.