Когда Марти оставила в покое рубашку и обвила обеими руками его талию, Коул закрыл глаза и стал молить Бога о терпении. О выдержке. Может быть, даже о святости.
— Уф… то есть… э-э-э… почему бы мне не вынести мусор, пока ты… уф… найдешь место, чтобы сесть? Потом, когда вернусь, я сварю кофе, и мы поговорим о том, что ты хочешь сделать здесь. Как тебе нравится мое предложение?
Не дожидаясь ответа, он мягко развел ее руки и убрал их со своей талии. Нужно или отдалиться от нее — хорошо бы на пару континентов, — или опустить ее на ближайшую плоскую поверхность и дать природе взять свое.
Марти судорожно вздохнула и сделала шаг назад. И затем, будь он проклят, она улыбнулась ему!
Несмотря на покрасневшие глаза, розовый нос, мокрые щеки и остальные свидетельства расстроенных чувств, это была улыбка, пробившаяся через душевные раны, которые накапливались годами. Она заставила его подумать о том, на что он не имеет никакого права.
И не только о сексе.
Поэтому Коул поспешно схватил мешок с мусором и спасся бегством.
Недаром говорят, что, действуя в порыве злости, вредишь самой себе. У нее была безумная мысль, что, передвинув все, что нужно передвинуть, она опередит график и положит конец размышлениям, которые сводят ее с ума. Чем глубже она погружается в трясину, которую сама создала, тем труднее выбраться из нее.
Марти отодвинула в сторону кушетку и быстро схватила из стенного шкафа пальто, старую-престарую шляпу, которая, вероятно, уже не могла предохранить от дождя, но, с другой стороны, дождя еще не было. Она нахлобучила ее на голову, схватила сумку и быстро вышла.
Машина завелась со второй попытки, как раз тогда, когда Коул появился из-за угла дома. Он что-то крикнул и замахал руками. Марти притворилась глухой и слепой. Сейчас у нее нет никакого желания разговаривать с ним. Она подала назад и, чтобы обогнуть его грузовик, безжалостно проехала по грядке с луковицами. Когда она сворачивала на улицу, ведущую к собачьей гостинице, первые капли дождя забарабанили по стеклу.
Коул смотрел ей вслед, пока белый фургончик не исчез за поворотом.
Неужели она забыла о том сером «мерседесе»?
Черт, он просто не нужен ей! Но что он знает о женщинах? Пола, избалованная дочь подрядчика, который был достаточно ловким дельцом — или просто мошенником, — чтобы нажить миллионы, родилась не с серебряной ложкой во рту, как гласит пословица, а с металлической, что не помешало ей быстро приспособиться к серебряной.
Что касается его матери, Орилии Стивенс, то она была учительницей музыки, которая всегда мечтала стать концертирующей пианисткой. Коул видел, как она стареет, день за днем, год за годом тоскливо глядя в окно, пока тот или другой ребенок, которому медведь на ухо наступил, терзает ее любимый кабинетный рояль, мечтая о том, чтобы поиграть в мяч на улице.