К ее удивлению, он рассмеялся.
— Несколько лет назад я именно таким и был.
— Неужели?
— Да. Я был циником. Я считал, что мир насквозь прогнил. Я, разумеется, знал, как его можно исправить, но своими соображениями на этот счет ни с кем не делился. Не хотел оказаться в одной компании с теми идиотами, которые жаждут установить всеобщую справедливость. — Он горько усмехнулся и стал пересыпать мелкие камешки из одной руки в другую.
— А что же заставило вас поверить в несовершенство этого мира? — спросила Кэтлин. — Было время, когда я тоже так считала, но у меня есть оправдание: этот мир отобрал моих родителей.
— В том-то и штука. У меня нет оправданий. Думаю, мною двигали незрелость и скука, а не что-нибудь осмысленное. Я — типичный представитель эгоистичного поколения. Раз уж мир вздумал лететь в тартарары, туда ему и дорога. Я же буду заботиться только о собственной персоне.
— И благодаря чему вы изменились? Хотя, по-моему, вы по-прежнему слишком много о себе воображаете.
— Меня послали делать репортаж об Эфиопии. Я отправился туда с твердым убеждением, что мир уродлив, и провел там шесть месяцев.
— И что же, там вы увидели еще большее уродство?
— Нет, — покачал головой Эрик. — Я нашел там красоту.
— Я не…
— Попробую объяснить, если смогу. Однажды я попал в лагерь для беженцев. Господи, Кэтлин, вы даже представить себе не можете, что существуют такие несчастья и лишения. Мы даже примерно… — Он беспомощно развел руками. — Невозможно описать словами эту разруху, эту… гниль. — Он потряс головой, словно пытался отогнать нахлынувшие воспоминания. — Однако я должен был все это снимать. Вдруг я увидел юную мать с младенцем на руках. Оба они были крайне истощены, просто ходячие мертвецы. Но, заметив, что я смотрю на нее, женщина попыталась выжать из своей груди последнюю каплю молока и вложила сосок в ротик ребенка. Она заплакала. Ребенок протянул ручку и коснулся щеки матери. Он словно утешал ее, давая понять: она сделала все, что могла, и он благодарен ей за это. — Эрик замолчал, глядя в пространство. Даже крики галдящих детей, казалось, не могли нарушить его задумчивости. — Посреди ужасающего уродства я увидел нечто прекрасное. Я не переродился в тот же миг, но я понял, что если хорошенько присмотреться, во всем можно найти хорошее. И вообще, мир стоит того, чтобы его спасти, хотя бы ради одного-единст-венного младенца.
На Кэти эта история произвела впечатление.
— Ваша камера может уловить сотню нюансов, недоступных невооруженному глазу. Она беспристрастна. Ей неведомы предрассудки.