— Держите оба фонаря, а я посмотрю, что удастся сделать ломом, — сказал Квиллерен, перегнулся через перила и стал отдирать барельеф. Пол предательски затрещал.
— Макдуф, мужайся[10]! — вскричал Бен.
— Посветите через перила, — попросил Квиллерен. — В темноте неудобно работать.
И замер, подняв лом: в пыли на полу обнаружилось нечто интересное. Квиллерен обернулся, чтобы взглянуть на Бена, и был ослеплен светом двух фонариков. Усы журналиста задрожали, и он отступил назад. Затрещало дерево, раздался грохот, и снизу поднялся столб пыли. Два луча света, как сумасшедшие, танцевали на стенах и потолке.
— Черт возьми! — выдохнул Квиллерен. — Перила обвалились!
Они исчезли, а прогнувшийся пол ложи тонул в темноте.
— С нами были святые! — проговорил Бен, охрипнув от потрясения или от пыли.
— Давайте фонарик, будем выбираться отсюда, — сказал журналист.
Они поехали обратно, забросив каминную решетку на заднее сиденье. Квиллерен молчал, вспоминая, как едва избежал падения, и думая о том, что увидел в пыли.
— Сегодня наше представление было не вполне удачным, — извинился Бен. На кончике его носа блестела снежинка. — Мы промерзли до костей. Но пойдемте в бар, и вы будете свидетелем спектакля, от которого сердце ваше согреется. Выпейте с нами бренди.
«Львиный хвост» в двадцатых годах был здешним банком — имский храм в миниатюре, оскверненный теперь светящейся ывеской и армией стаканов в окнах-арках. У стойки и за столами обрались завсегдатаи — мужчины в рабочей одежде и азношерстная публика Хламтауна.
Когда Бен вошел, его встретили приветственные крики, топот ог и хлопанье по столам. Он изящно поклонился и поднял руку, ребуя тишины.
— Сегодня, — объявил он, — краткая сцена из «Короля Ричарда III», а потом ставлю всем присутствующим!
С удивительным достоинством он пробрался сквозь толпу, — в шарфе, свисающем до пят, — и исчез. Секунду спустя Николас появился на маленьком балкончике.
— Итак, преобразило солнце Йорка в благое лето зиму наших смут… — начал он. Голос его звенел, пусть не полностью захватывая внимание слушателей, но заставляя их несколько притихнуть.
— …Нет, развлекая дам, он бойко пляшет… — доносилось с балкона.
Внизу раздался безудержный хохот.
Бен закончил, прожигая публику взглядом:
— …То надлежит мне сделаться злодеем, прокляв забавы наших праздных дней[11]!
Раздались оглушительные аплодисменты, актер скромно поклонился, и бармен занялся наполнением стаканов.
Спустившись с балкона, Бен бросил на стойку горсть сложенных купюр — сложенных вдоль.
— Король Ричард или тетка Чарлея, какая разница? — обратился с мрачным выражением лица он к Квиллерену. — Дни истинных артистов ушли навсегда. Клоун в широких штанах — «артист». И тореадор, и канатоходец, и патлатый гитарист. Скоро актерами станут каменщики и бейсболисты! Сэр, век вывихнул сустав…