— Тут нас наверняка никто не слышит... Так что хочет Цебеш? Почему сам не явился?
Ольга молча протянула записку Уно, и он стал читать.
— Без четверти десять... Колокол бьет первый раз в семь, второй, перед трапезой, в полвосьмого. Значит, сейчас около девяти. У нас четверть часа на сборы и полчаса, чтобы туда добраться. Больше получаса не понадобится, Грац не такой уж большой город.
— А может... не ходить?
— Это глупо. У нас еще ничего не готово. Не явишься — он начнет тебя искать. Сколько у него сторонников в Граце? А сколько из них прямо здесь, в школе... Исчезать надо вдруг. Заранее все подготовив, неожиданно и неизвестно куда. Иначе он нас быстро найдет... Надо его успокоить. Одну я тебя, естественно, в город не отпущу. Мне, как верному гайдуку, и Цебеш бы этого не простил. Но сам пойти с тобой не могу. Это вызовет у него подозрения. Да и слишком большой эскорт помешает. Пошлю с тобой Тэрцо. Он парень резкий. Стреляет навскидку очень неплохо. Будет наблюдать за всем, что вокруг. Если что — подашь ему знак, уронишь платок... Это на крайний случай — после начнется стрельба, и мишенью номер один будет Цебеш.
— Ты так уверен в своих людях?
— Как в самом себе... Я тоже буду прогуливаться по городу — где-нибудь поблизости. Так, на всякий случай. Мы же не знаем, что у этого колдуна на уме.
Хорват шел по анфиладе изысканно обставленных комнат. Он примерял свой шаг к собеседнику — невысокому седеющему толстяку в черной сутане. Внимательно слушал. Толстяк шел неторопливо, уверенно жестикулируя и то и дело переходя с немецкого на латынь.
— Так все-таки, почему именно его? Почему именно Старый Ходок нам всем теперь так опасен? Бросать на него столько сил сейчас, когда ересь и бунт притаились почти в каждом доме...
— Этот еретик очень талантлив, sacer esto![1] Он верно истолковал многие пророчества и именно поэтому все время твердит о грядущем конце света. Этот год, одна тысяча шестьсот восемнадцатый, действительно переломный. Многие святые и великие провидцы предсказывали, и сочетание звезд... Мне было видение. Он хочет призвать в этот мир Сатану.
Это было как озарение. Хорват вздрогнул. Мурашки побежали по его телу. «Так вот откуда это».
— Hostis generis humani, gloriam dei...[2] — прошептал он вполголоса.
И вздрогнул уже верховный инквизитор, кардинал Джеронимо Ари. Вздрогнул и с удивлением уставился на Хорвата:
— Apage, Satanas![3] Что это ты говоришь? — Было в этом вопросе подозрение, страх, догадка...
— Я повторил то, что слышал с чужих слов... Это, по подтвержденному на пытке показанию одного свидетеля, выкрикивала в припадке девица, которую Старик потом якобы излечил.