— И барон Кордин.
— Барон, — повторил Кордин с горькой усмешкой. — Да разве можно равнять? Старинный род Ланге — и наш батюшка, мир праху его, купивший титул вместе с Нимандштайном… Вернее, купивший замок ради титула! Думаешь, Ланге принимает наше баронство всерьез?
— Думаю, ему все равно. Он не сноб.
— Да, пожалуй… И все же… Хотя мы с ним никогда не говорили об этом, трудно поверить, что ему неизвестны обстоятельства покупки замка. Прежний владелец, его подозрительное баронство… Его странные условия… Да само название его замка — Нимандштайн! Все это, вместе взятое, кого угодно отпугнет.
— Если это не отпугнуло графа Ланге тогда, — возразила Елена, — почему теперь что-то должно измениться?
— Гм… Хорошо, если ты права. Я скучал по Александру. А откуда ты узнала о его возвращении?
— От его брата… Отца Павла.
— Отца Павла! Значит, его братец-фанатик стал-таки священником…
— Не смей так говорить об отце Павле!
— Лена! — удивился Кордин. — Что-то новенькое! Уж не стала ли ты богомолкой, сестрица? Не окрутил ли тебя этот новоиспеченный отец? Он здесь… И ты с ним видишься?
— Он здесь, — неохотно ответила Елена, — но скоро уезжает в имение Ланге.
— И ты едешь в Нимандштайн, чтобы быть поближе к нему?
— Прекрати, Владимир. Когда ты берешь такой тон, разговаривать с тобой становится невыносимо.
Неторопливо и тщательно Кордин выбирал сигару из инкрустированной перламутром коробки. Он занимался этим так долго, словно от выбора сигары зависели его будущие отношения с сестрой. Лишь когда враждебное молчание осязаемо сгустилось в комнате, он сказал.
— Я еду в Нимандштайн, Лена.
Ланге и Зоя вновь встретились в охотничьем домике, как встречались теперь почти ежедневно. Но в этот день все было не так, как всегда. Зоя отвечала невпопад, а иногда и вовсе не отвечала, глубоко о чем-то задумавшись. Ее огромные глаза, казалось, стали еще больше, и в них мгновениями вспыхивал лихорадочный блеск. Ланге заботливо и обеспокоенно выспрашивал ее, как она себя чувствует, не больна ли; она лишь качала головой, отрешенная и от возлюбленного, и от всего мира, и вновь погружалась в свои загадочные раздумья.
Наконец, Ланге не выдержал.
— Что-то случилось, я вижу, — сказал он резко, — а поделиться со мной ты не желаешь. Что ж, не смею обременять своим присутствием.
Порывистым движением она широко распахнула окно.
— Сегодня будет гроза…
— Да? И это тебя так угнетает? Летом, знаешь ли, бывают иногда грозы…
— Эта гроза идет с северным ветром, Александр. Время приходит.
— Какое время?
— Время для тебя и меня.
Ланге посмотрел на девушку, и в его взгляде обозначилась совершенно несвойственная ему неуверенность, едва ли не растерянность. Порыв ветра, налетевший из открытого окна, всколыхнул роскошные черные волосы Зои, поиграл с легкой тканью ее летнего платьица. Ланге вдруг увидел ее как-то по-новому, словно и не знал ее до сих пор. Что-то чужое и непреклонное светилось в ее глазах, но это чужое имело самое непосредственное отношение к нему, Александру Ланге.