— Ты тоже уходи, — Септимус обернулся к Куасибе и тот увидел гнев.
Раб послушно удалился и встал у входа в коридор, который вел в покои Корнелиуса Агриппы, чтобы не пропустить никого, кто захочет проникнуть внутрь.
Оставшись один, Септимус сел на ложе Корнелиуса и некоторое время смотрел на того в задумчивости, потом сказал.
— Знаешь, дядя, много лет я представлял себе этот день, но ты жил так долго, что я уже перестал надеяться, что он когда-нибудь придет.
Старик перестал издавать хрипы, напрягшиеся мышцы шеи ясно демонстрировали, что Корнелиус внимательно слушает племянника.
— Я знаю, что это ты виноват в смерти моего отца. Я узнал об этом сразу, потому что твое имя отец написал собственной кровью на каменном полу. Этой надписи не нашли, потому что я ее уничтожил после того как обнаружил тела. Ты хочешь знать, почему я ничего тебе не сказал? Почему за столько лет ни разу не попытался отомстить? Я отвечу. Потому что знал, что однажды случится то, что происходит сейчас. У тебя сорвался тромб, один из тех безобразных синих узлов, что покрывают твои ноги. Скоро ты умрешь. И я хочу чтобы ты знал, в последние часы своей жизни, что ничего не добился убийством брата. Я сделал так, чтобы стать тебе необходимым. Ты присвоил все мое наследство, что ж — теперь оно снова сполна станет моим, ты хотел править через меня Республикой и ради этого сделал меня популярным среди граждан Рима, что ж — я буду править, но один, без тебя. Одного я тебе не простил и проклинаю тебя в предсмертный час, требуя у богов таких мучений для твоей души, каких не испытывал еще ни один убийца. Я не простил тебе смерти своей матери. Она вела дневник, один я знал, где мать его прятала от твоих любопытных глаз. Ты ведь преследовал ее… Ты думал, что я слишком мал и не запомню той ночи, когда ты изнасиловал ее. И потом, все время преследовал. Она писала, что ты угрожаешь жизни моего отца и моей, всех нас.
Я прочел этот дневник сотни раз — страницу за страницей.
Септимус положил ладонь на горло Корнелиуса и осторожно сжал. Лицо старика побагровело, он забил ногами, но предсмертный паралич уже лишил его возможности сопротивляться.
— Ты будешь умирать медленно, от страшной боли, тромб будет разрывать твое сердце, а моя рука лишать тебя воздуха в моменты приступов. От нехватки воздуха ты будешь чувствовать будто твои легкие разрываются, а глаза готовы вывалиться из орбит. И никто не обвинит меня в убийстве. Энергик вскроет твое дряхлое тело и найдет сгусток крови в сердце, после чего объявит сенату, что благородный патриций Корнелиус Агриппа умер своей смертью, но это будет неправда. Я убью тебя, я своей рукой лишу тебя жизни.