Когда, забыв решать загадки, мы
Угаснем в воздыханьях – как зачахнул
Над рассеченьем эфемер и мой
Усталый ум. Я изучил их облик,
Недолговечных сих живых пылинок.
Я годы жизни отдал существам,
Что и до вечера не доживают.
Когда перед глазами Галилея
Мерцали серебристые светила —
Не трепетал ли он, подобно мне,
Когда в стекле передо мной открылись
Не хладные красы небесной бездны,
Но буйный рой едва приметных тварей,
Окованных бронёю василисков,
Которые самим себе – как знать? —
Не кажутся ли – даже молвить страшно —
Тем микрокосмом, коим мнит себя
И Человек, чьей гордости тщеславной
Обидно бесконечность находить
И в крохотном, не только что в великом?
{Desunt cetera}[108]
Дом – это что?
Это крепкие стены,
Тёплый приют от студёных ветров.
Дом – это где ступают степенно
И отступают за шторы без слов.
А сердце – как мина: тук-тук, тук-тук.
А думы – как крик средь гардин и ковров.
И вдруг – стёкла градом из окон, вдруг —
Взрыв разносит и стены и кров.
Кристабель Ла Мотт
Они стояли на тротуаре и глядели на высеченную над террасой надпись: «Вифания». Светило апрельское солнце. Он и она смущённо сторонились друг друга. Трёхэтажный дом с подъёмными окнами был не дом, а игрушечка. В окнах – симпатичные шторы с ветвистым узором, крепившиеся резными деревянными колечками к медным прутьям. В окне первого этажа виднелся декоративный папоротник в белом керамическом горшке. На входной двери, выкрашенной в густой лиловато-голубой цвет, висел медный дверной молоток – изогнувшийся Дельфин. Розы стояли в бутонах, у самых ног раскинулось целое море незабудок. Между этажами в обрамлении кирпичей красовались лепные цветы подсолнечника. Каждый кирпичик дышал воздухом улицы; кладка, обожжённая ацетиленовыми горелками, промытая водой из струйных форсунок, словно лишилась кожи, и обнажилась сама плоть дома.
– Вот это реставрация, – заметила Мод. – Даже не по себе. Муляж какой-то.
– Как египетский Сфинкс из стекловолокна.
– Именно. Так и видишь внутри камин в истинно викторианском вкусе. То ли подлинный, то ли сооружён из обломков после сноса какого-нибудь особнячка.
Они снова оглядели не то благодушный, не то обездушенный фасад «Вифании».
– Стены, наверно, были чумазее. Здание, наверно, выглядело старше. Когда было ещё новым.
– Постмодернистская цитата, а не дом.
Они перевели взгляд на террасу, всю из чистеньких белых деревянных арок, увенчанную миниатюрной башенкой. Террасу только-только начинали оплетать первые побеги клематиса.
Вот, значит, откуда спустилась она тогда торопливым шагом: решительно колышутся чёрные юбки, губы решительно сжаты, руки стискивают ридикюль, в горячечных, широко раскрытых глазах страх и надежда – так это было? А навстречу, со стороны церкви святого Матфия, в цилиндре и сюртуке – он? А наверху, в окне, щурит за стёклами очков затуманенные слезами глаза та, другая?