Собрайл пролистнул стопку писем за край и определил:
– Их любовные письма. Как она и указывает в дневнике.
Взглянул на запечатанный конверт и молча передал его Мод.
Мод вгляделась в почерк:
– По-моему… я почти уверена…
– Если это письмо не распечатывали, – сказал Эван, – то вопрос собственности становится особенно интересным. Кому оно принадлежит – отправителю, на том основании, что адресатом не получено, или всё-таки адресату, поскольку, хоть и запечатанное, лежит в его могиле?..
Собрайл же, раньше чем кто-то успел задуматься, взял конверт в руки, чиркнул острым лезвием ножа под печатью – вскрыл. Внутри было письмо и фотография. Фотография расплылась по краям и была вся в причудливых серебристых разводах, похожих на иней или на белый вешний цвет; кое-где попадались круглые сажистые пятнышки, вроде язвинок на зеркале; но из-под всего этого призрачно мерцала… новобрачная, с букетом лилий и роз, в тяжёлом венке из цветов, с улыбкой глядящая из-за фаты.
– Мисс Хэвишем![181] – воскликнула Леонора. – Или даже коринфская невеста! [182]
– Постойте… – Мод потёрла виски. – Я, кажется, начинаю догадываться…
– Вот и славно, – сказал Эван. – А я пока нет. Прочтите-ка нам письмо. Вы ведь легко разберёте почерк.
– Попробую…
И вот, в гостиничном этом номере, перед странным сборищем мало совместных друг с другом людей, разными путями гнавшихся за тайной, прочитано было письмо Кристабель Ла Мотт, адресованное Рандольфу Падубу, прочитано вслух при свете свечей, под завывания ветра и под непрестанные стуки и удары о ставни всей той мелочи, листьев, веток, обломков, что летели, мчались мимо, захваченные неистовым ветром, через холмы…
Мой дорогой, мой милый…
Мне сообщили, что ты очень болен. Я поступаю дурно, что тревожу в такое время твой покой, воспоминаньями неуместными – но вышло так, что я – волей-неволей – должна тебе нечто рассказать. Ты скажешь, что нужно было рассказывать двадцать восемь лет назад – или уж не делать этого вовсе, – возможно, действительно было нужно! – но я не могла, или не хотела. А теперь я думаю о тебе непрерывно, и молюсь за тебя, и сознаю – как сознавала все эти долгие, долгие годы, – что обошлась с тобою не по чести.
У тебя есть дочь, которая живёт и здравствует, и вышла замуж, и родила чудесного мальчика. Посылаю тебе её фотографию. Ты сам увидишь – как она красива – и как похожа (частенько думаю я) на обоих своих родителей, ни одного из которых она за родителя не знает.
Вот как легко всё изложилось на бумаге – конечно, не легко, но по крайней мере несложно. Но какова история событий? Ведь сказав тебе главную правду, я должна поведать и все обстоятельства – может быть, и себе самой я должна наконец всё сказать начистоту. Да, я совершила по отношению к тебе грех – но были причины…