Пока Ольгерд, помирившись с венгерским королем и объединив силы великой Литвы и Польши, не обрушит на Русь сотни тысяч западных воев! (А с востока подступит Орда, и — что тогда?!) И вот вопреки всему, вопреки здравому смыслу — новый поход на ордынцев, на Булгар, где сидит Мамаев подручник и, следственно…
Князь в раздражении соскочил с коня, бросил ферязь и перевязь с саблей в руки холопов, крупно шагая, взошел на крыльцо. Мельком подумалось о старших сыновьях, Давыде с Борисом. Глухое небрежение старых московских родовичей грозило обернуться тем, что после его смерти молодцев выпихнут из рядов высшей господы, во всяком случае боярства им не видать! И это при том, что сам он, Боброк, не только был боярином, но и писался в грамотах князем — единый из многих, поступивших в службу московскую и с нею, с боярским званием, отлагавших свои старые княжеские титулы…
Неведомо, какие подвиги надобно совершить, дабы убедить сих упрямцев принять по чести в свои ряды его род, премного знатнейший многих и многих, хоть и выкинутый вихрем великокняжеских литовских котор со своей прежней волынской отчины. Победами ли, таланом воинским или свойством с князем великим через молодую супругу Анну измеряется теперь его место и вес при московском великокняжеском дворе?! А тогда — чем он отличен от спесивого и недалекого тестя — великого князя Дмитрия Константиныча Суздальского?
(Того самого, коему нынче идет помогать!) Ничем! Тот тесть, он — зять великого князя, вот и вся разница! И в этом споре с Иваном Вельяминовым, споре, в который он, Боброк, старался не влезать, великий князь Дмитрий был тоже не прав, таки не прав! Теперь Иван сидит в Орде, науськивая Мамая на Дмитрия. Сего допускать было не должно никак! Хоть и не близок был ему Иван Вельяминов, хоть и его стеснила бы власть тысяцкого… И все же!
Высокий, красивый, с седыми висками (и даже седина лишь придавала величия его лицу), Дмитрий Михайлович Боброк был гневен.
Москвичам воля орать восторженно ему вслед и звать в поход на Булгар.
Их-то понять мочно: в торгу от затей Мамаевых несносная дороговь. Дак кто и довел до сего спора? Нелепо стране остати без союзных государей, одной едва ли не противу всех! А теперь еще и в митрополии нестроения великие. А ежели умрет владыка Алексий? И что тогда? С юга Мамай, с запада Ольгерд, Олега Рязанского содеяли врагом, и Новгород Великий откачнет к Литве… И что тогда? Тогда — что?! У тебя прошаю, великий князь московский!
Он с силой шваркнул прочь тяжкое дверное полотно, прошел в горницы.
Нюша встретила оробев, мигом углядела, что гневен. Боброк сдержал себя, омыл лицо и руки под серебряным рукомоем, скинул зипун, вздел мягкую домашнюю ферязь из бухарской зендяни, свалился в кресло с гнутою, на западный пошиб, спинкою, протянул сухие, долгие ноги слуге, который суетясь стягивал сейчас кожаные, булгарской работы, цветные чеботы с княжеских ног и обувал его в домашние, красной самаркандской юфти, мягкие, без каблуков домашние сапожки.