Хотя все это время она отчаянно вырывалась и что есть мочи боролась с ним, он, держа данное ей слово, не причинил ей ни малейшей боли.
Когда ее сопротивление стало ослабевать, Шон перестал так сильно зажимать ей рот губами и начал ласкать их языком. Она издала последний протестующий стон и уступила своему желанию. Шон тотчас проник языком вглубь ее рта. Одну из своих огромных ладоней он прижал к ее щеке, тогда как другая беспрепятственно легла на грудь Блэр и принялась ласкать ее.
– Блэр, я схожу с ума от ревности, – горячо прошептал он. – Я не хочу, чтобы другие мужчины смотрели на тебя.
Он стянул вниз ее трико, выпустив на свободу одну грудь.
– Нет, – простонала она. – Ты не имеешь…
Она застонала снова, но уже по другой причине: сейчас его постигнет разочарование. Ведь танцовщицы, как правило, плоскогрудые и… Она закрыла глаза.
– Боже! – прошептал Шон.
Благоговейное восхищение, прозвучавшее в его голосе, заставило ее вновь открыть глаза. Он восхищенно всматривался в нее.
– Какой великолепный цвет! Она такая нежная!
Его светловолосая голова склонилась над ее грудью. Ласкающие прикосновения языка были едва ощутимы. Блэр даже не поняла сразу, происходит ли это на самом деле или только в ее воображении. Лишь холодок на влажной коже убедил ее в реальности своих ощущений. Его ласки усилились, и Блэр уже вполне явственно чувствовала их прелесть.
– Нежная и сладкая! – воскликнул Шон.
– Нет, нет, Шон! Пожалуйста!
– Но почему? Скажи, почему. – Его язык неутомимо продолжал свои движения.
Ей казалась, что ее окружили и обволокли эти горячие губы с восхитительным привкусом меда.
Пальцы Блэр погрузились в его густые волосы и крепко обхватили его голову. Его объятия были так сладостны, что ей вдруг захотелось заплакать.
– Потому что… потому что… в моей жизни нет места… для этого. Я не…
Он поднял голову и посмотрел на нее так пронзительно, что казалось, из его глаз выходят магнетические лучи.
– Ты боишься, что любовь помешает тебе заниматься танцами. Ведь так?
– Да! – с отчаянием воскликнула она. Она сама не понимала, откуда это отчаяние. То ли оттого, что нужно подтвердить слова Шона, то ли оттого, что он оторвал губы от ее груди.
– Когда твои ноги заживут, ты уедешь, и ничто тебя здесь не задержит.
– Да.
– Ты ведь не хочешь остаться здесь?
– Нет.
– И ты боишься с кем-то связать жизнь? Ведь это так?
Он еще сильнее прижался к ней, уже не скрывая своих намерений. Ее тонкое трико и колготки не были препятствием для захлестнувшей их волны желания.
– Да!
– Тебе это не нужно. – Объятия стали еще крепче.