Если все это иллюзия, мистер Шимода, то что же тогда реальность? И если эта жизнь — иллюзия, почему мы вообще живем? Наконец я сдался, подбросил ключ еще пару раз и успокоился. И тогда, внезапно почувствовал радость, даже счастье, что я был там, где я был, и знал то, что я знал, хоть это и не было ответом на сущие вопросы мирозданья и не срывало покров даже с нескольких иллюзий.
Когда я сижу в одиночестве, я иногда пою. «О, я и старая Краска!» — пел я, поглаживая крыло моего «Флита», преисполнившись истинной любви к машине (напоминаю, меня никто не слышал). «Мы будем скитаться в небесах, Перелетать с поля на поле, пока один из нас не сдастся…» — Музыку и слова я сочинял по ходу дела. «И я-то уж точно не сдамся, Краска, — если только не сломается лонжерон, ну тогда я его подвяжу… и мы снова полетим, и мы будем лететь… вперед… и только вперед!»
Песня эта бесконечна, когда я полон сил и радости, поскольку рифма здесь не очень-то и важна. Я перестал думать о проблемах мессии; я никак не мог узнать, кем он был, и что он имел в виду, поэтому я бросил эти бесплодные попытки и от этого был счастлив.
Часов в десять костер начал гаснуть, а с ним и мой песенный задор.
«Где бы ты ни был, Дональд Шимода», — сказал я, расстилая одеяло под крылом, — «я желаю тебе счастливого полета и чтобы тебя не преследовали толпы. Если ты этого хочешь. Нет. Беру свои слова назад. Я желаю, дорогой одинокий мессия, чтобы ты нашел то, что ты хочешь найти».
Когда я снимал рубашку, из кармана вывалился его «Справочник», и на открывшейся странице я прочел:
Узы, связывающие твою истинную семью не являются кровными, они основаны на уважении и радости, открываемых нам в жизни друг друга.
Редко члены одной семьи вырастают под одной и той же крышей.
Я не знал, каким образом все это касалось меня, и приказал себе никогда не допускать, чтобы какая бы то ни было книжка заменила мне мои собственные мысли. Я поворочался под одеялом, а затем уснул сразу, как гаснет выключенная лампа, сладко и без снов, под небом, расцвеченным тысячами звезд, которые были иллюзиями — что ж, возможно, но иллюзиями прекрасными — это уж точно.
Когда я проснулся, только-только начинало светать, небо было озарено розовым светом, кругом лежали золотые тени. Я проснулся не от света, а от того, что что-то касалось моей головы, очень и очень нежно. Я подумал, что это соломинка; в следующий раз я решил, что это букашка, хлопнул со всего размаху и чуть не сломал руку… — гаечный ключ «на 17» несколько тяжеловат, чтобы хлопать по нему со всего размаху, тут-то сон спал с меня окончательно. Ключ отлетел к элерону, на секунду зарылся в траву, но затем величественно выплыл и снова повис в воздухе. Потом, по мере того, как я приходил в себя, не сводя с него глаз, он мягко опускался все ниже и ниже, упал на землю и замер. К тому моменту, когда я поднял его, он уже был тем самым старым знакомым и любимым гаечным ключом, таким же тяжелым и готовым заняться отвинчиванием всех этих болтов и гаек.