Но она с упорством прошептала:
— Нет, мы не должны делать этого!
— Не должны? Но почему? Англичанка, я хочу тебя, и несколько секунд назад я чувствовал, что ты тоже меня хочешь. И было бы обидно, если бы ты не уступила мне только потому, что «этого нельзя».
Он был удивительно красив в порыве своих чувств. Его волосы поэтически растрепались и своенравно падали на высокий лоб; холодные серебристые глаза метали молнии и были очень живыми, хотя сам он был чрезвычайно зол. Злобу выдавали насупленные густые брови и сжатый волевой рот. Ей неумолимо захотелось оказаться в его объятиях, которые успокоили бы обоих. Но еще в прошлый раз, когда его руки коснулись ее тела, Элизабет поняла, что при этом он обретает над ней какую-то высшую власть, поэтому сейчас она пыталась сопротивляться сумасшедшему порыву. Вместо этого, смотря ему прямо в глаза, она спросила:
— Не думаете ли вы, будто я поверю, что вас неожиданно пронзила любовь ко мне?
Искры жизни покинули серые глаза, и они снова стали ледяными.
— Меня пронзила любовь к тебе? — прорычал он. — Нет, Англичанка, я не влюбился в тебя. Я вообще не способен любить. Но я хочу тебя и знаю, что желать женщину не менее хорошо, чем влюбиться в нее.
Пораженная его откровенностью и не отдавая себе отчет в том, что она почувствовала бы, если бы он признался в любви к ней, Элизабет опустила глаза.
— Уходите! — она сказала это мягким, прерывающимся голосом. — Не хочу больше никогда видеть вас. Вы опасный мужчина, мистер Сантана, и мне кажется, для всех было бы лучше, если вы отыскали сейчас вашу жену и сказали ей, что вы ее хотите.
Гримаса пробежала по его губам, и он тихо произнес:
— Даже если бы она услышала от меня такие слова, она не обрадовалась бы, а с криком побежала к своему духовнику. Дело в том, что Консуэла только терпит существование брачного ложа, но оно не может дать ей удовлетворения. Она даже не пытается скрыть, что я ей противен.
Он недобро улыбнулся и добавил:
— Индейская кровь в моих жилах — вот причина. Консуэла считает, что она несовместима с ее благородным происхождением.
Теперь он уже не улыбался, а в волнении тер рукой шею. Совершенно другим тоном, в котором можно было уловить некоторую растерянность, он серьезно сказал:
— Англичанка, несмотря на мою скверную репутацию, поверь мне, что я не веду себя так с каждой женщиной. Но ты так прекрасна, что я…
Что он хотел еще сказать, осталось неясным. В этот момент дверь распахнулась со звуком пушечного выстрела. Женщина с темными, явно испанскими глазами возникла на пороге. Она быстро огляделась, чтобы понять, что тут происходит, и завопила: