— Я другое слыхал…
— Потом и другое началось. В Литве прознали про недовольство новгородцев и лазутчиков в город заслали. В подметных грамотах под короля Жигимонда стали звать. Жигимонд, дескать, на войну денег не берет. Под Жигимондом и вольготней и сытней люди живут. И от князя Курбского грамоты подметные были… И будто новгородцы на то согласны.
— Затея, ложь! А не слышно ли про Володимира Старицкого? Не хотят ли новгородцы его на царский престол посадить?
— Не знаю. Однако и раньше о том бояре шептались… А в иных подметных грамотах писано, будто наш царь Иван и не царского роду вовсе, а сын Ивана Федоровича Овчины-Оболенского.
— Господи, помилуй нас, грешных… — Лицо Фуникова от испуга густо покрылось каплями пота.
— …Прознали про те грамоты новгородские молодцы Малюты Скуратова, бросились ловить лазутчиков, а те как в воду канули: месяц искали — не нашли. Наконец удалось уцепить ниточку за кончик, вызнали, что один лазутчик в монастыре укрылся. Пошли с облавой на монастырь. Еще семерых нашли. Государю донесли, он и вовсе распалился. А тут архиепископ новгородский Пимен за монастыри стал вступаться. Негоже, дескать, святыни поганить… Зол теперь государь на Новгород Великий и на монастыри новгородские. И на Пимена. Ох как зол!..
— Как ты мыслишь, Иван Михайлович, для дел государских нужна опричнина?
— Не знаю, — сразу ответил Висковатый. — Задумка-то, может, и хорошая была. Порядок навести, силу свою показать. Я, мол, над всеми хозяин… А теперь опричниной детей пугают, всем на зубах навязла. Хуже разбойников — ни бога, ни царя не боятся.
— А дальше еще хуже будет, — добавил Фуников, — вспомнишь мои слова.
— Что было — слыхали, что есть — сами видим. А что будет, кто ведает? Плохо — большую веру государь дал Малюте Скуратову и немцам, что за великие богатства возле трона отираются. Ежели бы мне власть, я бы перво-наперво Малюту за ребро повесил и всех немцев от престола вымел поганой метлой. И за царя Ивана я головой стоять не стану, как раньше стоял. Пусть…
В это время послышался шум в саду. Почуяв недоброе, Висковатый бросился к окну. Он увидел, как от стены дома метнулась быстрая тень и скрылась в кустах.
— Человек Малюты Скуратова, — выдохнул дьяк, повернувшись к Фуникову. Он побледнел и, казалось, сразу постарел. — Негодяй, подсылает ко мне лазутчиков, хочет, чтобы я ему покорился… — Висковатый знал, что произойдет, если его слова достигнут царских ушей.
— Что ж будет с нами, Иван Михайлович? — Никита Фуников стал заикаться от сильного испуга. — Эх, д-дурак я, мой язык р-раньше ума рыщет! Погибли мы теперя…