— Интересно, что он делает сейчас? — задумчиво произнесла она.
Заполнила ли его жизнь новая любовница или, может быть, жена со своими любимыми цветами или покупкой новых платьев?
Трей в это время лежал на пожелтевшей осенней траве, а неподалеку пасся Рэлли. Конь пощипывал траву, поднимая иногда голову и смотря на Трея, словно бы прислушиваясь к тому, что рассказывал ему об Импрес сам хозяин. Обнаженный по пояс, со сброшенными мокасинами Трей удобно разлегся на траве и загорал под теплым не по сезону солнцем.
— Ей бы понравилось здесь, — сказал он, глядя на стремительный ручей, который обегал маленький лужок. — Это место так похоже на их участок в горах.
Но сейчас же он вспомнил, что Гай теперь граф, и маленький домик в Монтане, наверное, уже забыт, как и все остальное.
— Ты знаешь, Рэлли, — сказал он нежно, — я не думаю, что Импрес Джордан восхищалась бы простотой этой горной красоты. Она отправилась искать пастбища позеленей, туда, где блещет позолота аристократической мишуры.
Размышления Импрес были внезапно прерваны громким криком Эдуарда, и она тревожно обернулась, но, слава Богу, ничего не случилось. Однако лицо малыша расплылось в улыбке, когда он бежал к ней. Импрес улыбнулась в ответ младшему брату, изо всех сил несущемуся к ней, счастливая от того, что он счастлив. Она не единственная, кто скучает по Трею: Эдуард все еще спал вместе со снегоступами, которые он взял из Монтаны.
Внезапно Импрес выдохнула в солнечное небо:
— Почему ты не приехал за нами, Трей?
Она отчаянно скучала по нему сегодня, по его объятиям, теплу, красоте улыбки.
— У кошки Тома котята! — пронзительно кричал Эдуард, его короткие ножки трудились, преодолевая последние ярды. — Я хочу таких же!
Импрес ласково обняла брата.
— Пойдем посмотрим! — кричал он. Возбуждение так и плясало в его глазах.
И сияющий образ Трея был на время вытеснен теплыми объятиями малыша и громкими выражениями его восторга.
Месяц спустя известный врач-акушер, которого приглашали во все аристократические семьи, печально покачал головой и сказал Аделаиде:
— Больше я ничего не могу сделать.
В большой комнате, пропитанной запахом лекарств, было душно, и в предрассветные часы только уныние воцарилось в ней, словно сумрак из темных углов окутал всех, кто здесь собрался.
Импрес мучилась в родах полтора дня. Тридцать шесть часов непрерывных схваток, неистовой боли и тщетного ожидания. Ребенок был расположен ягодицами вперед, и доктор ничего не мог сделать.
— Природа берет свое, — проговорил он после тоге, как пульс Импрес стал катастрофически падать, а крики, которые она издавала несколько часов подряд в приступах боли, затихли.