— Знаешь ли, дорогая, у такой свободы могут быть некоторые физические последствия.
Импрес напряглась. Знает ли он о Максе? Не был ли весь этот дразнящий разговор просто игрой кошки с мышкой? Почему он оказался более напыщенным, чем она помнила?
— Когда ты приехал в Париж? — спросила она слишком быстро, слишком грубовато, внезапно взволнованная тем, что Трей приехал из-за сына.
Он коротко поклонился, и сапфировые пуговицы на его жилете на мгновение сверкнули, как бы напоминая о богатстве их обладателя.
— Сегодня, — ответил Трей. — Могу ли я навестить тебя попозже вечером, после оперы, и приобщиться к твоей свободе? — Тон у него был очень корректный, словно рядом с Импрес сидела строгая тетушка; почтительный наклон головы — безукоризненный; только мягкое подчеркивание слов и его насмешливые глаза были непочтительны.
Он не знает о Максе, подумала она, глядя в эти насмешливые томные глаза. Они были слишком чувственны под ленивой усмешкой. Трей просто заинтересован в удовлетворении своих плотских побуждений.
— Боюсь, что вечером буду занята. — Ее выражение и тон ответа намекали на то, что она занята постоянно.
— Тогда завтра? — предложил он мягко, не обращая внимания на форму и смысл ее ответа.
— Нет, — ответила Импрес ровно. Ее терзало то, с какой беззаботностью сделал он свое грубое предложение, уверенный, что она примет его; раздражала собственная тяга к Трею, к горячему страстному призыву в его глазах словно она только и ждала, горя в лихорадке, что протянет руку и скажет: «Пошли».
— У тебя такое напряженное расписание? — спросил он с очаровательным нахальством, которое она наблюдала весь день. — Я готов купить твое время. Какие нынче цены в Париже, — растягивая томно слова, продолжал он, — теперь, когда ты уже не босая на ярмарке? — И он посмотрел на нее.
Импрес вспыхнула до корней волос, дыхание перехватило от беспрецедентного убийственного гнева.
— Естественно, я нахожу твое предложение привлекательным, — ответила она ядовито через несколько секунд. — К сожалению, тебе оно не по карману.
Он выглядел удивленным, а затем улыбнулся.
— Я могу купить любую шлюху на континенте, радость моя, — сказал он сердечным голосом, — и ты знаешь это.
— Тогда приятных каникул, мистер Брэддок-Блэк, — отрезала она.
Если бы Импрес была мужчиной, она бы убила его. Повернувшись, Импрес толкнула дверь и убежала от этой улыбчивой грубости, не в силах удерживаться от желания вцепиться ему ногтями в лицо, чтобы кровь смыла оскорбительную улыбку. Влетев в первую комнату и с силой захлопнув за собой дверь, Импрес упала в кресло рядом с маленьким полированным столиком, дрожа от ярости. Если бы у нее было оружие, она бы не задумываясь, использовала его. Как осмелился он назвать ее шлюхой за то, что, как он считал, было исключительно мужской прерогативой!