— Теперь, если ты извинишь меня… — едко сказала Импрес, чувствуя себя с Максом на руках в безопасности.
Трей расположился на ближайшем стуле, не обращая внимания на прямой намек уйти.
— Меня не беспокоят извинения, — ответил он лениво. — Это мой первый ребенок, веришь ты этому или нет. Как его зовут?
Импрес размышляла, стоит ли отказаться или продолжать спор, но затем решила, что такая информация не является разглашением тайны.
— Его зовут Макс, — сказала она, назвав только имя, предшествующее другим бесчисленным семейным именам.
— Почему ты так назвала его? — Голос Трея стал заботливым при звуках плача голодного сына, и, разместившись поудобнее, он откинулся назад и скрестил ноги. Он сменил измятый вечерний костюм на серый твидовый сюртук и выглядел очень по-английски в этой неброской одежде, конечно, если не считать эффектных длинных волос.
— Семейное имя, — ответила Импрес кратко, садясь у колыбели напротив Трея. Она предпочла бы не кормить Макса сейчас, но один взгляд на Трея убедил ее, что он способен пересидеть кого угодно. Если бы взглядом можно было убивать, Трей не просидел бы на стуле ни секунды, но, поскольку такой возможности у Импрес не было она начала расстегивать лиф платья.
— Что ты сделал с няней? — спросила она, надеясь, что это упоминание поможет ей бороться с ленивым взглядом Трея. Приложив Макса к груди, она решила взять себя в руки и вести себя так, словно кормила сына перед Треем каждый день.
— За пять минут до того, как ты пришла, я разрезал ее на маленькие кусочки и выбросил за окно, — произнес он спокойно. — Что за дурацкий вопрос? Я отослал ее.
— У меня есть сын, при этом думал он, мой сын. Он наслаждался сочетанием этих слов.
Импрес подняла взгляд, пораженная мягкостью его голоса.
— И что, она ушла?
Няня отличалась твердым характером и вряд ли испугалась бы Трея.
Он только чуть приподнял темные брови в ответ на ее наивный вопрос и поудобнее устроился на стуле, его светлые глаза сосредоточенно смотрели на то, как Импрес кормит Макса. Они оба его. Трей ухватился руками за стул, чтобы одним прыжком не ринуться вперед и не поднять их на руки.
В комнате внезапно стало очень тихо, слышно было только почмокивание Макса, и Импрес быстро опустила взгляд на сына, чтобы не видеть смущающих глаз Трея. Как мог он вновь ворваться в ее жизнь с такой внезапностью? Глядя на то, как удобно он устроился на стуле, можно было подумать, что он сидит здесь каждый день. Что было хуже всего, его присутствие магически влияло на нее, действовало подобно настойчивому стуку в дверь среди ночи, от которого невозможно отделаться. Трей был единственным мужчиной, который волновал ее и возбуждал желание одним своим присутствием. Импрес боролась со своими эмоциями, с ярким пламенем возбуждения, напоминая себе, что она только одна из многих женщин, на которых он так действовал. Живая чувственность была торговой маркой Трея, его второй натурой, не требующей усилий, естественной, как дыхание. Но при его непостоянстве лучше не иметь с ним дело. Она должна избавиться от этой своей слабости.