Все глаза были прикованы к девушке; шок, недоверие и надежда отразились в равной степени на лицах присутствующих. Она увидела душераздирающий, тоскливый взгляд, которым обменялись отец и мать, и заметила, что Хэзэрд коротко кивнул.
Блэйз сказала первая:
— Он наш единственный сын. Если вы сумеете что-нибудь сделать… — ее голос прервался, на глазах появились слезы.
Она умоляюще посмотрела на Хэзэрда, который взял ее за руку. Затем отец Трея посмотрел на Импрес.
— Все, что у меня есть, — ваше, — сказал он спокойно, — если вы спасете его.
И Импрес шагнула вперед.
Доктор не ждал, что он переживет ночь.
— Мне нужны мои седельные сумки, — спокойно сказала Импрес Хэзэрду, и слуга немедленно отправился за ними.
Все, что ей понадобилось, кроме этого, — горячая вода, чистые бинты, фаянсовая посуда для приготовления снадобий, дюжина яиц, взбитых со сливками и ванилью, — появилось в комнате Трея спустя считанные минуты. Сбросив с себя промокшие куртку и башмаки, Импрес как можно вежливее попросила удалиться толпу родственников, друзей и слуг.
— Я предпочитаю работать одна, — сказала она. На лицах присутствующих поочередно отразились удивление и недоумение. Но Хэзэрд и Блэйз, стоявшие у изголовья умирающего сына, не задали никаких вопросов. Дыхание у Трея практически не было заметно. Только очень внимательный взгляд мог различить, что грудная клетка чуть шевелилась. Но с ужасающе длинными перерывами. Казалось, что затуманенное сознание еще приказывало легким дышать. И только когда приказ едва пробивался через израненное тело, организм начинал с трудом следовать инструкциям.
Хэзэрд сжал руку Блэйз. Она посмотрела на мужа, лицо у нее было мокрым от слез, и это заставило Хэзэрда собрать все силы, чтобы его голос не дрожал. Он всегда был для нее как каменная стена. Он не может позволить ей упасть духом сейчас, хотя его сердце было готово выпрыгнуть из груди.
— Она позаботится о Трее, — сказал Хэзэрд, взяв жену за руку.
— Он не может умереть, Джон. Скажи мне, что он не умрет. — Ее слова были отчаянным криком о помощи.
Хэзэрд смотрел на их единственного выжившего ребенка. Их первенец, плод любви — сын, которого могли убить в Лакоте, но не убили, сильный и отважный, который перенес все то, что не сумели перенести остальные четверо детей. Единственный ребенок, которого они не заворачивали в белый саван и не опускали в маленький гроб, предварительно положив туда любимые куклы и игрушки, а также теплое одеяло. Аскетическое воспитание, которое Хэзэрд получил в индейском племени, иногда заставляло его спрашивать себя, так ли нужно его богатство.