— Нет, — ответил Линли, и когда лицо Фарадея помрачнело еще больше, добавил: — Извините.
— Что же будет? Если она не скажет правду?
— На весах лежит будущее шестнадцатилетнего мальчика.
— Но если он этого не делал…
— У нас есть его признание. Оно вполне правдоподобно. И опровергнуть его мы можем, только назвав того, кто убил.
Линли ждал от Фарадея какого-то ответа. Надеялся на малейшую подсказку, что случится дальше. В своем мешке с трюками он добрался до самого дна. Если Оливия не сломается, он даром загубит имя и жизнь невиновного мальчика.
Но Фарадей ничего не сказал. Ушел на кухню и сел там, обхватив голову руками. Он с такой силой сжал голову, что побелели ногти.
— О господи, — произнес он.
— Поговорите с ней, — попросил Линли.
— Она умирает. Ей страшно. У меня таких слов нет.
Значит, они погибли, заключил Линли. Он поднял свои газеты, сложил их и вышел на вечернюю набережную.
Шаги приближались. Они были уверенными, решительными. Когда они послышались у двери в малую гостиную, во рту у меня пересохло. Внезапно шаги остановились. Я услышала чей-то судорожный вздох. Я повернулась. Это была мать. Мы смотрели друг на друга.
— Боже милосердный, — проговорила она, стоя как вкопанная и прижав руку к груди.
Я ждала также шагов Кеннета и его голоса: «Что там, Мириам?» или «Дорогая, что случилось?». Но единственным звуком был бой дедовских часов, отмеривших три часа. Единственным голосом — голос моей матери:
— Оливия? Оливия? Боже мой, что ты,..
Я думала, что мать войдет в комнату, но она оставалась в темноте коридора, сразу за порогом. Однако я разглядела, что на ней не очередной ее наряд в стиле Джеки Кеннеди, а ярко-зеленое платье с узором из нарциссов, поднимавшимся от подола до пояса, со сборками на талии. Оно было совершенно не в стиле матери, и невыгодно подчеркивало ее бедра. Эдакий привет весне. Не хватало только беленьких туфелек на ремешках и соломенной шляпы. Мне стало неловко за нее. Не требовалось особых знаний человеческой психологии, чтобы по одежде разгадать ее намерения.
— Я писала тебе письмо, — сказала я.
— Письмо.
— Должно быть, я уснула.
— Давно ты здесь находишься?
— С половины одиннадцатого. Меня привез Крис… парень, с которым я живу. Скоро он за мной приедет. Я уснула.
Я словно отупела. Все шло не так, как я запланировала. Мне полагалось держаться непринужденно и контролировать ситуацию, но когда я посмотрела на мать, я поняла, что не знаю, как продолжать. Давай, давай, грубо приказала я себе, кому какое дело, как она наряжается, чтобы поддерживать интерес в своем ягненочке? Опереди ее — установи главенство, на твоей стороне внезапность, как ты и хотела.