Он напомнил мне, что не знал ее раньше и поэтому не может сказать, произошли какие-то изменения или нет. Но он впервые увидел женщину, которая в пять часов утра после бессонной ночи показалась ему свежей и острой, как скальпель. Откуда у нее такой переизбыток энергии? — хотел бы он знать. Сам-то он с ног валится, а я, похоже, просто полумертвая.
Я сказала, что это чай, кофеин и необычность этой ночи.
— И любовь, — добавила я. — Она тоже играет свою роль. — Я не знала тогда, как я была права.
Мы вернулись на баржу. Крис повел собак гулять. Я наполнила их миски едой, налила воды. Покормила кошку. Мне доставляло настоящее удовольствие выполнять простые дела, которые все еще были мне по силам. Все будет хорошо, думала я.
Я почти не сомневалась, что мать позвонит мне в этот же день. Я сделала первый шаг. Наверняка, она сделает второй. Но звонили только Крису. На следующее утро, когда он повел собак на прогулку, я попросила его принести газету. В преддверии новых встреч с матерью и знакомства с Кеннетом Флемингом мне показалось уместным побольше узнать о крикете. Крис вернулся с «Тайме» и «Дейли мейл». Я обратилась к последней, спортивной странице, Там были статьи о боксе, гребле и крикете, и я начала читать.
Грядущие матчи между командами Англии и Австралии упоминались только в связи с сопоставлением характеров обоих капитанов: англичанин Гай Моллисон — приветливый и доступный средствам массовой информации по контрасту с австралийцем Генри Черчем — вспыльчивым и необщительным. Вот и тема для беседы. Чтобы сломать лед, можно спросить у Кеннета его мнение о капитане австралийцев.
Я внутренне посмеялась этой моей заботе о ломке льда. Что со мной происходит? Неужели я всерьез думаю о том, как облегчить человеку общение со мной. Когда в своей жизни я об этом беспокоилась? Несмотря на то, что в бытность мою подростком, еще до того, как Кеннет Флеминг впал в немилость из-за Джин, разговоры о нем донимали меня и заставляли буквально лезть на стенку, я поймала себя сейчас на том, что хотела бы полюбить его. И сама хотела бы понравиться ему. Хотела, чтобы все мы поладили. Да что же это происходит? Где же затаенное друг на друга зло, недоброжелательность, недоверие?
Я доковыляла до туалета, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Я решила, что раз уж больше не закипаю при одной мысли о матери, то, наверное, и внешне стала другая. Нет, не стала. Но даже мой вид озадачил меня. Волосы были те же, кольцо в носу, сережки-гвоздики, жирно подведенные черным глаза — я до сих пор каждое утро умудрялась это делать. Снаружи я была тем же человеком, который считал Мириам Уайтлоу глупой коровой. Но если моя внешность и не изменилась, другим стало мое сердце. Словно исчезла часть меня.