И это она стала женой, подарившей ему сына.
— Врешь ты.
На этот раз он не повышал голоса, но повитуха отшатнулась так, словно он не то что накричал на нее, но еще и замахнулся.
— У нее там священник сейчас. — Женщина еще крепче прижала к себе захлебывающееся плачем дитя и стала бочком пробираться из холла.
— На вашу леди потом посмотрите. Нам сначала помыть ее надо. И прибраться там.
Радолф не отставал ни на шаг.
— Еще чего! Я сам к ней пойду и все разузнаю. — Нельзя вам туда, — повторила повитуха. — Не годится на такое мужчине глядеть, разве что он — духовник. — Она, пятясь, отступала назад, загораживая собой младенца, За спиной женщины показалась сухонькая фигурка в черном облачении, и Радолф кинулся к ней, как к своему спасению.
— Скажите, это ведь не правда, да? — требовательно обратился он к священнику.
Несмотря на свой весьма почтенный возраст и некоторую глухоту, тот, похоже, за долгие годы служения хорошо научился разбираться в чувствованиях недоверчивых мужей, и на этот случай у него были припасены слова утешения.
— Сын мой, нам должно отречься от себя и во всем положиться на волю Божию.
— Отречься? — Кулаки Радолфа сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. — Отречься? — Голос его взлетал все выше, а сам он ринулся в комнату.
Священник, подскочив сбоку, пытался преградить ему путь, но, отодвинутый мощной рукой, вцепился в одежду Радолфа в последней попытке задержать его.
— Лучше вам этого не видеть!
Радолф не стал стряхивать с себя духовное лицо. Старичок-священник так и висел на решительно двигавшемся герцоге — и вдвоем они являли собой забавное зрелище. Вот только смеяться ни у кого охоты не возникало.
С яростью и надеждой Радолф рванул на себя дверь…
Стоило ему появиться на пороге, как все скорбящие служанки Джоселин поспешили навстречу, стараясь помешать ему хоть что-то увидеть.
— Нельзя вам сюда, ваша милость! — кричали они в один голос.
Но он-то знал, что можно. Она была там, на постели, одна, похолодевшая, побелевшая, недвижная, пряди золотых волос, которые он так любил трогать, слиплись от пота.
«Не правда! Боже, сделай так, чтобы это оказалось не правдой!»
Покрывала в багровых пятнах. Лучистые голубые глаза, так дерзко выдерживавшие его взгляд, то смеющиеся, то полные тихой ласки, закрылись и утонули в глубоко ввалившихся глазницах.
«Не правда!»
Ладное тело, стройные руки и ноги сведены страшной судорогой, словно натуга, с которой она производила на свет его сына, измяла и поломала все ее косточки.
Сына, о котором он так молился, ни о чем другом не думая, не считаясь с чем бы то ни было еще. Сына, которого и она ждала так же нетерпеливо. Которого хотела любить, растить, воспитывать.