Окна этой спальни были занавешены двойными шторами.
Первые — из белой тафты, отделанной кружевами.
Вторые — из голубого китайского атласа, расшитого серебряными цветами.
Постель и туалетный столик, задрапированные той же тканью, тонули в волнах валансьенских кружев.
Стены были затянуты бледно-розовой тафтой, поверх которой дрожал и словно таял от малейшего сквозняка тончайший, будто сотканный из воздуха индийский муслин.
На потолке — медальоны работы Буше, изображавшие туалет Венеры.
Амуры брали из рук своей матери различные предметы, составляющие доспехи женщин; но, поскольку все части этих доспехов были в руках амуров, Венера осталась совершенно безоружной: на ней был только пояс.
Медальон был окружен вымышленными пейзажами Книда, Пафоса и Амата.
Все сиденья: стулья, кресла, диванчики, козетки — были покрыты тем же китайским атласом, из которого сделаны шторы.
По бледно-зеленому фону ковра были рассеяны на большом расстоянии один от другого букеты васильков, розовых маков и белых маргариток.
Столы были из розового дерева, а угловые шкафчики покрыты Коромандельским лаком.
Все это освещалось мягким светом шести свечей розового воска, стоявших в двух канделябрах.
В воздухе витал нежный, тонкий, неуловимый аромат; невозможно было определить, из чего он составлялся.
Это был не запах, это было веяние.
По такому благоуханию герой «Энеиды» догадывался о присутствии матери.
Тибо, которого служанка втолкнула в комнату, сделал шаг вперед и остановился.
Он все охватил одним взглядом, вдохнул одним глотком.
Подобно видению, пронеслись перед ним хижина Аньелетты, гостиная мельничихи, спальня г-жи Маглуар.
Затем все это исчезло, уступив место изысканному гнездышку любви, куда он перенесся словно по волшебству.
Он сомневался в реальности того, что видел перед собой.
Тибо спрашивал себя, неужели действительно существуют баловни судьбы, обитающие в подобных жилищах?
Не оказался ли он во дворце какого-нибудь чародея, в замке некоей феи?
За какие же заслуги получили эти дары те, кто ими владеет?
В чем провинились те, кто этого лишен?
Почему он не пожелал, вместо того чтобы превратиться на двадцать четыре часа в Рауля де Вопарфона, сделаться на всю жизнь маленькой собачкой графини?
Как можно снова стать Тибо после того, что он увидел здесь?
Тибо дошел в своих размышлениях до этого вопроса, когда дверь туалетной комнаты отворилась и вошла графиня.
Она поистине была птичкой в этом прелестном гнездышке, цветком этой благоуханной земли.
Ее распущенные волосы удерживались лишь тремя или четырьмя бриллиантовыми шпильками и свободно падали на спину с одной стороны; с другой же, свитые в один большой локон, они спадали на грудь.