– Не меньше ста тысяч человек.
– А в самой церкви?
– Сколько сможет там поместиться: две-три тысячи, может быть.
– В такой толчее разыскать вашего подопечного будет не так-то просто, дорогой Жибасье.
– Как говорится в Евангелии: «Иди да обрящешь».
– Я облегчу вам задачу.
– Вы?!
– Да! Ровно в полдень он будет стоять прислонившись к третьему пилястру слева от входа и разговаривать с монахомдоминиканцем.
На этот раз дар провидения, отпущенный г-ну Жакалю, настолько потряс Жибасье, что тот склонился, не проронив ни слова; подавленный его превосходством, Жибасье взял шляпу и вышел.
VI.
Два джентльмена с большой дороги
Жибасье вышел из особняка на Иерусалимской улице как раз в ту минуту, как Доминик торопливо зашагал вниз по улице Турнон, после того как занес Кармелите портрет св. Гиацинта.
Во дворе префектуры не было никого, кроме трех человек.
Один из них отделился от остальных; это был невысокий худой человек.
– Вам поручено арестовать господина Сарранти?
– А вот и нет! Господина Дюбрея – такое имя он сам себе избрал, так пусть не жалуется!
– И вы арестуете его как заговорщика?
– Нет! Как бунтовщика.
– Значит, готовится серьезный бунт?
– Серьезный? Да нет! Но бунт я вам все-таки обещаю.
– Не считаете ли вы, что это довольно неосмотрительно, дорогой собрат, поднимать бунт в такой день, как сегодня, когда весь Париж на ногах? – проговорил Жибасье, останавливаясь, дабы тем самым придать вес своим словам.
– Да, разумеется, но вы же знаете пословицу: «Кто не рискует, тот не выигрывает».
– Конечно, знаю. Однако сейчас мы рискуем всем сразу.
– Да, зато играем-то мы краплеными картами!
Это замечание немного успокоило Жибасье.
Впрочем, он все равно выглядел встревоженным или, скорее, задумчивым.
Объяснялось ли это страданиями, перенесенными Жибасье на дне Говорящего колодца и ожившими накануне в его памяти?
Или тяготы стремительного путешествия и поспешного возвращения оставили на его лице отпечаток сплина? Как бы то ни было, а графа Баньера де Тулона обуревали в эти минуты то ли большая озабоченность, то ли сильное беспокойство.
Карманьоль приметил это и не преминул поинтересоваться о причине, как раз когда они огибали угол набережной и площади Сен-Жермен-л' Осеруа.
– Вы чем-то озабочены? – заметил он, обращаясь к Жибасье.
Тот стряхнул с себя задумчивость и покачал головой.
– Что? – переспросил он.
Карманьоль повторил свой вопрос.
– Да, верно, – кивнул он. – Меня удивляет одна вещь, друг мой.
– Дьявольщина! Много чести для этой вещи! – заметил Карманьоль.
– Ну, скажем, беспокоит.
– Говорите! И я буду счастлив, если смогу помочь вам избавиться от этого беспокойства.