Тогда граф Арман де Кергац взял Баккара и Андреа за руки и сказал:
— Вы оба раскаявшиеся, и раскаяние ваше спасло и подняло вас, соединитесь для общей цели и блага: вы оба вполне достойны сражаться под одним знаменем, бороться против распространения зла.
Баккара взглянула тогда на Андреа, и сердце ее мгновенно похолодело.
Ей казалось, что какой-то тайный голос шептал ей:
— Может ли этот чудовищный злодей раскаяться когда-нибудь?! Нет и нет!
Покуда все это происходило в отеле графа де Кергаца, на противоположном конце Парижа, то есть в предместье Сент-Оноре, на углу маленькой улицы Берри, впрочем, несколько позже, разыгралась сцена совершенно противоположного характера.
Была уже глубокая ночь, и весь Париж, окутанный густым туманом, покоился глубоким сном.
В то время, когда на часах церкви св. Филиппа било одиннадцать часов, несколько человек, пришедших с разных сторон, прошли незаметно в улицу Берри и потихоньку проскользнули в двери одного простенького домика этой улицы.
Эта дверь вела в длинный и темный коридор, который оканчивался не лестницей в верхний этаж дома, но, наоборот, спускался вниз под землю. Когда первый из посетителей отсчитал пять ступеней, то он, был внезапно схвачен, и чей-то голос глухо спросил его:
— Куда вы идете — может быть, вы хотите украсть мое вино?
— — Любовь очень полезная вещь, — ответил этот ночной посетитель.
— Хорошо, — сказал ему на это голос.
И вслед за этим отворилась дверь, и лестница несколько осветилась.
Через несколько секунд посетитель вошел в подземную залу, которая вполне достойна коротенького описания.
Это было попросту отделение большого винного погреба, по стенам которого стояло около дюжины кресел.
Затем на опрокинутой бочке лежала доска, а посредине погреба стоял стол, на котором помещалась лампа.
Перед столом стояло кресло.
Оно служило председательским местом для главы этого общества.
Около лампы на столе лежала толстая книга, но тот, кто бы посмотрел ее, наверное, был бы не в состоянии определить, на каком языке она написана.
Человек, который встретил первого посетителя, задавал свой вопрос еще пяти человекам и получал всякий раз от каждого из них все тот же ответ; наконец, запер дверь на ключ и занял свое председательское место.
Этот человек был еще очень молод. Ему было не больше восемнадцати-двадцати лет. Впрочем, никто не мог решить этого вопроса. Он был одет, как одевались тогда все богатые и независимые молодые люди.
Несмотря на его молодость, во всей его фигуре проглядывала какая-то особенная самоуверенность и наглая насмешка над всем миром.